— Аруа! Аруа!..

Однако силы были слишком неравны. Вместо одного поверженного врага из мрака, подобно демонам, появлялось множество других, и все они сразу же бросались на подмогу собратьям. Кто-то из упавших мертвой хваткой вцепился Барке в ногу. Араб нанес врагу страшный удар, потерял равновесие и рухнул на землю. На него кучей навалились туземцы. Вскоре он не мог пошевелиться и, чувствуя, что пойман, печально воскликнул:

— Прости, госпожа, твоя денщик больше не может защищать.

Фрикет отбивалась изо всех сил, но ее тоже схватили. Барку, несмотря на его отчаянное сопротивление, связали по рукам и ногам.

Совершив свое черное дело, разбойники поспешили убраться с дороги и унести раненых и убитых. Девушку усадили на зебу и приставили к ней четырех телохранителей, а Барку, внушавшего туземцам особенный страх, решено было тащить на носилках.

Прошло всего несколько минут. Случившееся казалось кошмаром, дурным сном, который должен рассеяться при пробуждении. Фрикет не могла опомниться, ей не верилось, что они вдруг попали в лапы безжалостного врага, жестокого не только по природе, но и по причине военных неудач.

Остаток ночи они шли по ужасной, изрезанной ямами, рытвинами и усеянной огромными камнями дороге, которую разбойники, видимо, знали очень неплохо, так как двигались по ней достаточно уверенно.

Наконец они прибыли в большую деревню, где выбежавшие им навстречу жители приветствовали их криками, полными одновременно и ярости и веселья.

Пленников заперли в соломенной хижине, а зебу освободили от груза и привязали к дереву.

Наступал рассвет. Фрикет была относительно свободна: ее не стали связывать, как Барку. Но все равно она не могла выйти наружу: у двери стояли часовые, вооруженные ружьями, копьями и дубинками. На душе было тревожно; девушка без конца задавала себе один и тот же вопрос: «Что же они с нами сделают?»

Барка выразил свои мысли одним-единственным восклицанием, которым у мусульман обозначается рок, судьба:

— Местуб! («Так уж было суждено!»)

Он не проронил более ни слова и, покорившись своей участи, замкнулся в гордом молчании. А что еще им оставалось? Бегство было невозможным, спасти их могло только чудо…

Когда совсем рассвело, в хижину прибыли гости. Разбойники столпились около входа. Один из них, кое-как говоривший по-французски, обратился к пленникам с надменно-суровым видом. Вместо ответа Барка презрительно отвернулся к стене. На шее у переводчика красовался медный крестик, по всей видимости, украденный у христианина и служивший амулетом. Однако Фрикет подумала, что, может быть, туземец перешел в христианскую веру. А что, если попытаться использовать этот шанс? Потому она поддержала разговор:

— Ты хотел узнать, кто я и что делаю в твоей стране? Я — француженка, лечу раненых и больных.

Негр перевел ее слова и спросил снова:

— Значит, ты нам враг?

Фрикет уклонилась от ответа и задала встречный вопрос:

— Ты — христианин?

— Да.

— И я тоже христианка. Почему ты хочешь причинить мне зло? У нас с тобой одна религия.

Этот довод не произвел на переводчика ни малейшего впечатления:

— У тебе нет такой же религия, как у меня. Хотя ты и христианка… Наш преподобный святой отец говорить, что тебе надо убить. Ты — француженка и папистка, тебе надо убить.

Что можно было ответить на подобную глупость? Француженка пожала плечами. В это движение она сумела вложить столько негодования, что разбойник ужасно разозлился.