— Угомонись! — уже спокойнее проговорил Север.— Мы действовали опрометчиво и едва не поплатились за это. Простая человеческая самоуверенность/а боги здесь не при чем.

Он серьезно посмотрел на парня. Тот не стал спорить, судя по всему, успокаиваясь, и только руки его по-прежнему мелко дрожали.

— Ну? Приходишь в себя? Перестань же, говорю тебе. Вон, бери пример со своего друга,— Вожак кивком указал на пострадавшего,— дымится, а молчит.

Парень и впрямь исходил голубоватым дымком, но никто до сих пор словно и не замечал этого.

Зато теперь слова Севера вызвали приступ истерического смеха буквально у всех. Девять человек смотрели на обожженного товарища и хохотали, словно тот и впрямь отмочил нечто неимоверно потешное. И только когда несчастный вдруг расхохотался сам, все встало на свои места.

— Все-таки ход придется открыть еще раз,— заметил Север, когда все угомонились.— Мы совершенно забыли про лед, а его непременно нужно сбросить вниз.

На этот раз действовали более осмотрительно: боковины прикрыли мокрой холстиной, ломы вставили на прежнее место и по счету «три!» плиту приподняли еще раз. Север и Кучулуг уже стояли по краям, каждый с корзиной льда в руках, и, как только огненная пасть разверзлась, швырнули их в огонь. Плита с грохотом рухнула на место, и лишь растекшееся мокрое пятно на полу напоминало о том, что только что на этом месте бушевало море огня.

* * *

Еще дважды с перерывом в две седмицы открывали лаз, однако пламя хоть и уменьшилось, но гаснуть упорно не желало. Халима сразу поняла, что нужно сбросить еще два куска льда. Только на этот раз к прежнему колдовству Пифия добавила еще какое-то заклинание, заверив Севера, что на этот раз подействует наверняка.

Вожак не стал спорить, тем более что и сам не сомневался в том же: когда они с Кучулугом бросали вниз последний кусок, пламя явно стихало. Минуло еще две седмицы, и лаз открыли вновь — огня внизу как не бывало. Вместо него сквозь прямоугольный проем повалили клубы густого черного маслянистого дыма. Отвратительно воняло горелой плотью и чем-то еще совершенно незнакомым, но Север сказал, что это Кровь Земли, сгорая, дает такой запах.

Стало ясно, что спуск вновь откладывается. Даже в подвале замка через пятнадцать ударов сердца стало нечем дышать. Дверь, а вернее — люк, снова закрыли и, помогая друг другу, люди с трудом выбрались на солнечный свет, задыхаясь и кашляя, а потом долго приходили в себя от удушливого смрада и от кошмарной боли, которая сдавила голову каждого крепким обручем.

Что уж там придумала Халима, не знал никто, но только в следующий раз люк открыли да так и оставили, и целую седмицу после этого черный дым рвался в синее небо, словно все демоны Тьмы яростно выдували его из необъятных подземелий наружу. Затем дым поредел и изменил цвет, став серым, а еще через несколько дней от него осталась лишь полупрозрачная, с легким пепельным оттенком дымка.

Все это время Север безвылазно провел в Логове. Он понимал, что их замысел не безупречен, а потому намеревался кое-что в нем изменить и, кроме того, отдельно заняться с полусотней воинов, что собирались идти с ним, стрельбой из лука. От мелькнувшей было у него мысли вооружить всех такими арбалетами, как тот, что Гуднар сделал для Сони, Север, хотя и не без сожаления, отказался. Уж слишком мало времени оставалось на то, чтобы изготовить столько оружия.

Халима же ни на миг не покидала Усадьбу. Когда Разара объявила, что руководить спуском будет Вожак, Пифия едва не задохнулась от ярости, но спорить и скандалить не стала, прекрасно понимая, что это бессмысленно: если владычица что-то решила, отговорить ее невозможно. Однако колдунья даже не попыталась ни от кого скрыть, насколько оскорблена, и, сославшись на неотложные дела, покинула Логово. Никому при этом и в голову не пришло, что наряду с видимой причиной ее отъезда существовала еще и другая — тайная.