— Вернетесь туда — и вы опять дети. Нельзя пить кофе. Нельзя ругаться. Поздно ложиться тоже нельзя. И надо ходить в школу каждый день. Такие правила.
Это весьма справедливое замечание сильно поубавило всем радости. Дети начали ворчать, перечисляя все требования, которые ежедневно предъявляли к ним во внешнем мире. Здесь же, в лесу, они сами устанавливали себе правила.
— И вообще, куда мы пойдем? — добавил Майкл новый аргумент и помедлил, давая всем до конца осознать, что он имеет в виду. — К Антэнку точно не вернемся. Родителей у нас нет. Родственников нет. За этим лесом нас никто не ждет.
Самая младшая девочка, Анна-Лиза, расплакалась.
— Я считаю, нужно остаться, — продолжал Майкл. — Пусть Мельберги со своей магией уходят, если им хочется, но я с ними не пойду. — Он посмотрел на Синтию, свою подругу и товарку по охоте. — Ты со мной?
Та замялась.
— Я не знаю, Майкл, — сказала она погодя, не поднимая глаз. — Честно, я не знаю.
Не давая ему возможности упрекнуть подругу за то, что она его не поддержала, вперед выступила Марта. Все это время она молча наблюдала из дальнего угла, а теперь, кашлянув, заговорила:
— А разве нельзя устроить все то же самое, но снаружи?
Все замолкли, готовые слушать ее предложение.
— Кто сказал, что снаружи мы не сможем жить так же? Ничего ведь не изменится, правда? Вы боитесь каждый день ходить в школу, но тут ежедневная работа вас не пугает. Я так думаю: это потому, что вас не заставляют взрослые. Потому что мы все тут равны, и вы понимаете, что дом держится на труде каждого из нас — и все получается. Ну и что, что там нельзя ругаться, курить и пить? Подумаешь! Нам еще успеет все это надоесть, когда станем взрослыми. И, кстати, остановившееся время — это, конечно, круто и необычно, но я бы хотела дожить до тринадцати. Если честно, мне давно не терпится вырасти.
Дети согласно забормотали.
— Я считаю, нам надо уйти. Всем вместе. А там найдем где-нибудь на окраине заброшенный домик и сделаем это, — тут она обвела рукой комнату, — снова. И будут у нас и леденцы, и шоколад, и скейты, и все что угодно. Что скажете?
Карл Ренквист вскочил со своего места и бешено зааплодировал, уронив вязание на пол. Но когда мальчик заметил, что эта речь никого больше настолько не задела, то покраснел и сел обратно.
— По-моему, надо так и сделать, — сказал он робко.
Однако и остальных слова Марты убедили. Дети начали смотреть друг на друга по-новому, с новой надеждой. Жизнь, которую она им предложила, и вправду казалась возможной. И прекрасной.
Кароль, который все это время смотрел деревянными глазами поверх голов детей, практически прочел их мысли — настолько осязаемым было всеобщее желание оставить это чистилище и создать себе новый дом. Он прочистил горло и заговорил:
— Хорошо. Проголосуем. Кто за то, чтобы уйти отсюда и начать все заново Снаружи?
Жестокий каприз безумной женщины когда-то отнял у него зрение. Но хоть старик и не мог видеть, он отчетливо слышал шорох множества комбинезонов, когда дети подняли руки в почти единогласном решении. Слышал удивленные вздохи, которые вырвались у некоторых, удивленных тем, как сильно их единодушие в выборе своего будущего. Слышал смех — радостный и изумленный, — который зародился среди малышей и тут же охватил всю комнату. Чего Кароль услышать не мог — хоть и почувствовал, — так это новообретенной грусти, которая поселилась в глазах Майкла и его нахмуренных бровях.
Он один не проголосовал. Когда все подняли руки, его собственная осталась висеть вдоль тела, словно приклеенная. Мальчик смотрел на ликующих ребят, которые хлопали друг друга по спине и давали пять, и посреди радостной толпы один молчал, объятый тревогой и печалью. |