— Думаю, тогда вы поймете, почему мне, оставаясь в стороне от полицейского расследования, необходимо знать, что раскопал доктор Пулман, старающийся пролить свет на убийство Сары Райт. Если вам ясна моя мысль, вы сумеете догадаться, почему я стремлюсь оградить от всего этого Клару.

— Разумеется, — согласился Сент-Ив. — Вы несете огромное бремя, Матушка Ласвелл, и вам не следует делать это в одиночку. Нет бремени тяжелее, чем тайное знание.

— Тут вы совершенно правы. Проще говоря, я боюсь, что источник этого зла — мой мертвый муж. Помните, когда я впервые заговорила о нем с вами, то не могла произнести его имя — оно вызывало у меня ужас и омерзение. Но наши невероятные приключения в Лондоне и на болотах возродили меня, и это имя больше не властно над восставшей из праха женщиной. Его называли Морис де Салль. Теперь его имя известно вам обоим — на тот случай, если вы вновь его услышите. Когда его повесили за занятия вивисекцией и детоубийство, я записала его имя на полоске бумаги и сожгла ее на навозной куче, чтобы навсегда с этим покончить. С тех пор я его не произносила. Однако теперь это имя стало очень важным, потому что я знаю, что его… Что наследие Мориса де Салля имеет к убийству Сары прямое отношение.

— Наследие вашего умершего мужа, как бы его ни звали, это не ваше наследие, Матушка Ласвелл, — возразила Элис. — К тому же этот человек мертвее мертвого уже очень много лет.

— Да, это худо-бедно так. Но то, что он знал, не сгинуло вместе с ним, Элис, и, видимо, никогда не сгинет, а продолжит притягивать к себе тех, кому это знание нужно для достижения их собственных целей. Я вам кое-что рассказывала о нем, профессор, в нашу первую встречу той ночью, когда бедную Мэри Истман убили на кладбище, но многое я опустила, поскольку не придавала этому значения. Теперь я убеждена, что это важно. Когда моего мужа повесили, его тело погребли на перекрестке у старого моста, чтобы сбить дух мертвеца с пути, и вбили в тело кол, чтобы оно оставалось на месте.

— Но ведь от этой практики отказались еще в прошлом столетии! — заметила Элис.

— Не в особых случаях, дорогая, уверяю вас, а его случай был как раз особым. Гораздо хуже, чем вы можете себе представить. Тело-то и сейчас там, прибитое к месту, но не в том состоянии, в каком было погребено. Не хочу оскорбить ваши чувства тем, что сейчас расскажу, но, боюсь, поведать об этом я все же должна. Ночью после похорон некто раскопал могилу, пока земля была еще рыхлой, и забрал голову. Могила была снова зарыта, почву утоптали вровень с поверхностью, излишки размели, и все остается так и поныне. Несколько лет назад дорогу замостили, но, хвала Господу, тело погребено достаточно глубоко, чтобы его не потревожили. Это осквернение праха покойного было совершено по моей просьбе, и, скажу честно, я без колебаний сделала бы это снова.

Элис, прикрыв рот ладонью, изумленно смотрела на Матушку Ласвелл.

— Но почему? — спросила она. — Это же должно быть ужасно.

— Это было… необходимо, мадам.

— В некоторых странах Европы, — пояснил Сент-Ив, избавляя Матушку Ласвелл от необходимости погружаться в исторический экскурс, — до сих пор обычным делом бывает удаление сердца или отделение головы убийцы, расчленение его тела на куски и погребение кусков рядом с проточной водой, чтобы течение уносило фрагменты души прочь. Согласно расхожему представлению, тело должно быть разделено на части, дабы смутить дух, так же как его смутят несколько троп, сходящихся на перекрестке, не позволяющих вернуться домой. Закон, конечно, не одобряет подобную практику, но закон не одобряет и многое из того, чем бывают всецело поглощены невинные и благонамеренные люди, не имеющие привычки оповещать власти о своей приверженности традициям.