После ухода штабиста Виригин открыл пакет, достал оттуда бутылку армянского коньяка. Подмигнув Рогову, сказал:

— Смотри-ка — добротный напиток! Ну что, надо помочь хорошему человеку. Тем более что Палыч все равно на нас это дело повесит.

Рогов насупился:

— Ну да, коньяк пить — это вам не тестя уговаривать!

Василий догадывался, что разговор с тестем предстоит непростой. Федор Ильич человек хороший, но со своими «тараканами». Вечером за чаем Рогов изложил свою просьбу:

— Папа, тут такое дело...

Он замолчал, давая возможность проявить нетерпение.

— Ну, говори, чего там у тебя стряслось.

— Не у меня, у штабного одного. «Дипломат» у него в метро украли. Два пацана из нищенской бригады.

— Дела...— скорбно прокомментировал тесть.

— Не то слово! В чемоданчике том документы важные находились.

Отхлебнув из кружки чайку, Федор Ильич укоризненно покачал головой:

— Чего же он их в метро возит?

— Хотел дома с бумагами поработать. У него машина сломалась — в общем, все один к одному... Мужик три дня по метро бегает — никакого толку.

— Сочувствую...

— Понимаешь, мы тут подумали: если операцию внедрения провернуть, то появится шанс на пацанов выйти, что кейс умыкнули.

— А я-то чем могу помочь? Рогов собрался с духом и выпалил:

— Надо немного в метро посидеть.

Федор Ильич сначала не понял, о чем идет речь, а когда допер, то чуть не вылил горячий чай на причинное место.

— Милостыню просить?! Ты что, на старости лет меня обесчестить хочешь?! Совсем ты, зятек, заработался... В жизни всякое бывало. Иногда так прижимало — хоть вой, но руку никогда не протягивал. Ты вообще соображаешь, что предлагаешь?!

— Да я, папа, и сам не очень-то...— виновато понурился Василий.

— Чего ж тогда просишь?!

Как опытный опер Рогов знал: для решения вопроса иногда полезно отзеркалить эмоции собеседника. Он в сердцах стукнул кулаком по ладони:

— Да пусть бы этот Егоров за все ответил! А то только командовать может. То ему планы подавай, то курвиметр... А где его взять?

Федор Ильич испуганно обернулся на дверь и укоризненно заметил:

— Ты, Васек, не ругайся! Наши дамы еще не спят.

— Курвиметр — это прибор такой,— поспешил внести ясность зять.— Для «тревожного» чемоданчика.

За столом возникла пауза. Тесть на минуту задумался, Василий ему не мешал.

— А в вашем-то чемоданчике что за документы были?

— Секретные!..— Рогов понизил голос, словно опасаясь, что кто-то их подслушает.— Приравненные к государственной тайне. За них срок влепить могут.

Для людей, выросших в сталинскую эпоху, слова «срок» и «государственная тайна» по-прежнему обладали особым, высоким смыслом. Федор Ильич как-то весь подобрался, нахмурил брови и многозначительно произнес:

— Го-су-дар-ствен-ной?!.. Василий понял: лед тронулся.

— Весь питерский угрозыск, гад, подставил!..— пригорюнился он.

— Раньше за такое к стенке ставили,— сокрушенно покачал головой тесть.— Распустили народ!..

— Ну, пулю в затылок —это лишнее...—возразил зять.— А вот за дело — обидно!

На станции метро у колонны стояла бедно одетая смуглая брюнетка. Волосы ее были убраны под ситцевый платок. В «кенгуренке» на груди надрывно плакал ребенок — на вид не больше года. На лице Руфины застыло выражение растерянности.