Удар! Никакой боли, только головокружение и невероятная слабость. Я знала, что должна бежать, однако ноги не слушались, а кто-то продолжал выкрикивать мое имя. Я неуклюже попыталась поднять баллончик, но он выскользнул из руки и со стуком упал на дорожку. Словно издалека, подступила боль, и в то же мгновение на меня обрушились новые удары. Теперь сбоку в голове взорвался целый фонтан боли. Я рухнула на колени.

«Надо что-то делать… Родители сильно во мне разочаруются… Ян был прав… Роб придет в ярость… Я должна все исправить…»

Мир постепенно отступал, но обрывочные мысли продолжали крутиться в сознании. Я упала, ударившись щекой о землю, открыла глаза и увидела сапог, занесенный над моим лицом. На этом — все…

После ухода Мэйв Гил был внимателен и предупредителен… даже слишком. Ходил за мной из комнаты в комнату и смотрел, что я делаю. У меня начался приступ клаустрофобии. Мне стало тесно в собственном доме, где я привыкла оставаться одна. На следующий день, когда Гил ушел, я вздохнула с облегчением. Он сказал, что хочет кое в чем разобраться. Я не стала уточнять, в чем именно, радуясь возможности немного побыть одной и подумать.

Да, я нуждалась в одиночестве, однако, когда бродила по дому, во мне словно бурлили пьянящие пузырьки счастья. Гил повсюду оставил свои следы. Наводя порядок, я напевала себе под нос, а потом набрала ванну, добавила в нее пену с ароматом розы, поставила на край бокал с рубиново-красным австралийским ширазом и долго нежилась в теплой воде. Без Гила было тихо, и я постепенно расслабилась, даже почти задремала, дав волю мыслям.

Я думала о Гиле, о том, что он говорил… и что делал. Затем неизбежно переключилась на Ребекку, благодаря которой мы с ним сошлись. Впрочем, он прав: будь она жива, мы никогда бы не стали встречаться. Ее смерть развязала нам руки. Да и я стала другой, более независимой. Впервые в жизни мне было так легко и комфортно.

Я подняла бокал с вином:

— За тебя, дорогая Ребекка! Спасибо тебе за все!

Вино пахло ежевикой и на вкус было божественным. Я медленно цедила его до тех пор, пока бокал не опустел, а вода в ванне не остыла.

Когда Гил вошел в дом (я дала ему ключ), я уже была одета и готовила ужин.

— Как вкусно пахнет!

Он вошел в кухню с таким развязным и самодовольным видом, будто выиграл приз, и остановился за моей спиной. Я бросила нож, которым резала брокколи. Он развернул меня к себе лицом и жадно поцеловал, словно мы не виделись несколько месяцев, а не часов. Я запустила пальцы в его волосы.

— Ты пила.

— Да, я открыла бутылку вина.

На столе стоял заготовленный для него бокал.

— Как романтично!

Он раздвинул мне ноги коленом, задрав мою короткую джинсовую юбку.

— Что у нас на ужин?

— Картофельная запеканка с мясом.

Он уже приспустил мою майку и целовал обнаженное плечо. Млея от ласк, я привалилась к кухонной тумбе.

— Выключи духовку. — Он резко отстранился. — Я часами думал о том, как мы будем заниматься любовью, и не хочу делать это второпях.

— Никто не хочет, — заверила я, решив, что ужин подождет.

Выходя вслед за Гилом из кухни, я заметила на столе небольшой черный глянцевый пакет квадратной формы с черными шелковыми плетеными ручками.