Когда пришло письмо, я заперлась в ванной, чтобы мне никто не мешал, и уставилась на конверт, понимая, что, заглянув в него, либо сойду с ума от счастья, либо умру от горя. Моя судьба была уже решена, но я пока не знала, что меня ждет. Помню, как заколотилось сердце и потемнело в глазах, когда я, осторожно вскрыв конверт, достала оттуда сложенный листок бумаги.
Было бы лучше, если б я не училась в колледже и осталась в супермаркете, где работала неполный день. Но я получила место, а с ним — щедрую стипендию, и теперь могла приобрести учебники, мантию, академическую шапочку и другие маленькие атрибуты оксфордского студенчества. Однако вскоре я поняла, что деньги мне все-таки нужны: надо было купить все остальное — например, одежду, в которой я не казалась бы «белой вороной». Я уже видела, в чем ходят тамошние студенты. Конечно, Оксфорд не самое модное место на свете, и все же, чтобы влиться в новое окружение, мне следовало поменять гардероб.
Я не просила у Наны много. Я знала, что у нее есть деньги — заглядывала в ее сберегательную книжку. Я хотела взять взаймы, не объясняя зачем. Но она даже не поинтересовалась причиной — сразу мне отказала.
— Ты получишь мои деньги только после моей смерти, и ни минутой раньше, — заявила бабка.
Она сама подала мне эту идею — значит, сама и виновата, не так ли?
Успокойся, я шучу. То есть шучу насчет ее вины. Я оправдывала себя тем, что она все время страдала сильными болями. От стероидов ее лицо опухло и расплылось как диск луны, она шаркала по квартире точно маленький седой тролль, злясь на весь мир. Решение созрело быстро.
В моем распоряжении было несколько месяцев, за это время требовалось достать деньги. И я начала копить таблетки. Теперь я отдавала Стиву не все — только изредка и понемножку, — а остальное запасала сама, на случай если мне понадобятся карманные деньги. И потом, как я обнаружила, люди становятся очень милы, когда понимают, что я могу им помочь — продать пару «колес» для настроения. Я решила, что лекарства пригодятся мне и в Оксфорде. Нана ничего не замечала, даже то, что я заменила трамадол аспирином. Когда она жаловалась на здоровье, я уговаривала ее сходить к врачу. Она посещала двух или трех докторов, и поток лекарств не иссякал.
За два месяца до начала семестра я принесла бабушке перед сном чашку чаю и обезболивающие, как она просила. Только я сказала, что дозировка изменилась и теперь ей нужно в три раза больше, чем раньше. Да, и еще: в аптеке посоветовали принимать эти таблетки вместе с другими препаратами — для большей эффективности. Пей на здоровье!
Я не была уверена в том, что этого хватит. Стояла под дверью нашей комнаты и прислушивалась к ее медленному неглубокому дыханию, надеясь, что каждый прерывистый вдох будет последним. Но старая бестия все никак не умирала. Мне это не нравилось. Я дала ей дозу, от которой старуха должна была за считанные часы откинуть копыта, а она продолжала сопеть. В конце концов я вошла, взяла со своей кровати подушку, положила ей на лицо и держала, вспоминая названия всех хитов Мадонны, по порядку. До чего же странные вещи приходят в голову в такие минуты! Мадонна никогда не была моей любимой певицей.
Семейный врач, пришедший засвидетельствовать смерть, увидев Нану, слегка засомневался и сказал, что надо делать вскрытие. Он был очень подозрительным, этот доктор Консидайн. Я показала ему гору пустых пузырьков и выразила опасение, что бабушка случайно приняла не те лекарства. И поинтересовалась, мол, не думает ли он, что в последние годы ей прописывали слишком много препаратов?
Тут он сразу перестал колебаться и подписал свидетельство о смерти.
По завещанию, оставленному Наной, мама получила деньги, а я — дурацкую брошь с камеей. Но это не имело значения. До трагической кончины бабушки я стащила ее банковскую карту и в течение предыдущих двух недель сняла со счета приличную часть сбережений. |