Душу сильнее, чем когда-либо, леденит страх. Я гоню его прочь, не желая допускать и мысли о том, что над сказочной страной, под названием «я и он», нависла угроза. Нет-нет. Это исключено. Гарольд не из тех, кто ради мимолетного развлечения может поставить на карту счастливое будущее. Делаю твердый шаг вперед, но снова останавливаюсь и, вопреки разработанному плану, достаю телефон.

Еще нет и семи, но Гарольд, я точно знаю, уже на ногах. Делает зарядку. Быть может, в спортивном зале. В столь шикарной гостинице наверняка есть и спа-салон и фитнес-центр. Не задумываясь о том, что он не любит, когда его отвлекают от утренних процедур, набираю номер.

– Шейла? – спрашивает Гарольд, ответив лишь после пятого гудка.

Не доволен, я сразу чувствую. Надо притвориться, что не замечаю досады в его голосе. Восклицаю торжественно-задорным голосом:

– Привет, солнце!

– Привет-привет! Послушай, разве так делают? – произносит он чуть торопливее обычного, что всегда говорит о волнении, но на что теперь ни в коем случае не стоит обращать внимания, чтобы не позволять глупым опасениям раздуться до небывалых размеров.

– Как делают? – спрашиваю я, дурацки хихикая. Ненавижу эту свою привычку – когда на душе кошки скребут, я веду себя так, будто мне без причины весело, порой даже откалываю номера и дурачусь. Пыталась отучить себя от этой странности, не получается; судя по всему, мне не достает силы воли. Во всяком случае, на это всегда намекает Гарольд. Со стороны мои смешки, наверное, и правда смотрятся глуповато. Впрочем, было бы хуже, если бы я не смеялась, а, скажем, грызла ногти или набрасывалась на еду – моя подруга Кэт, когда у нее неприятности, в мгновение ока уничтожает все запасы съестного, какие только имеются в доме. И, само собой, периодически раздается в талии. А потом истязает себя жестокими диетами.

– У тебя сегодня день рождения! – наставнически строго восклицает Гарольд.

Мне сразу представляется, как он, раздраженный, размашисто шагает по устланному сумасшедше дорогим ковром полу и на ходу вытирает влажные волосы. Они у него не очень густые, но всегда блестящие и идеально лежат, поскольку Гарольд за ними тщательно ухаживает. От внезапного желания провести по любимым волосам рукой, у меня начинает пощипывать ладонь.

– Боже! – Ты должна была оставить за мной право первым позвонить тебе, неужели не понятно? – ворчит Гарольд.

– Ладно-ладно, только, пожалуйста, не злись, – говорю я с широкой улыбкой на губах. – Я звоню, потому что иначе не могу. Сам же потом дулся бы.

– Что? – недоуменно переспрашивает Гарольд.

Теперь он, наверное, резко затормозил и стоит посреди комнаты, широко расставив ноги. Мы изучили друг дружку настолько, что в состоянии видеть один другого, даже не видя.

– Понимаешь, я тоже в Берлине, – сообщаю я. Да-да, эта мысль пришла мне в голову минуту назад – оставить дурацкую шпионскую игру, сказать Гарольду правду и посмотреть, что он будет делать.

Несколько мгновений из трубки льется лишь тягостное молчание. Мне кажется, я слышу шорох – настолько напряженно мой милый раздумывает.

– Шейла! – наконец изрекает он. – Опять ты со своими шуточками?!

Смеюсь. Не оттого, что мне смешно, а потому что в груди что-то сильнее сжимается и очень не хочется прислушиваться к зловещему шепотку разума да к сопению души, грозящему перейти в плач.

– Я не шучу, солнце!

– Прекрати называть меня солнцем! – вспыхивает Гарольд.