— Я временно помогаю бедняжке, пока она кого-нибудь не наймет.

Консьержка придерживает Жюли дверь лифта, выходит, звонит и открывает бронированную дверь своим ключом.

— Негодяй подкараулил мадам, когда она возвращалась домой, втолкнул ее в квартиру, ударил и управился за несколько минут. Я была в подвале и ничего не видела. В наше время следует быть очень осмотрительным!

Она кричит:

— Мадам, к вам пришли.

И добавляет, понизив голос:

— Она немного глуховата, так что говорите помедленней.

В глубине ярко освещенного коридора появляется маленькая старушка. Она принарядилась, даже украшения надела — украли у нее явно не всё!

— Как же я рада тебя видеть, Жюли! Ты совсем не изменилась. Чудесно, что тебе пришла в голову мысль позвонить. Как ты меня находишь?

Жюли понимает, что ей отведена роль слушательницы.

— Позволь тебя расцеловать. Прости, что «тыкаю», но я так стара, что готова быть на «ты» даже со Всевышним. Дай взглянуть на твои бедные руки. Какой кошмар!

В голосе Джины слышится рыдание, но она тут же спохватывается и продолжает щебечущим тоном:

— Дай-ка я возьму тебя под руку. Ты выглядишь очень крепкой — ничего удивительного, тебе всего восемьдесят девять. А мне — ты только подумай! — скоро будет сто! Но я не жалуюсь — вижу и слышу хорошо, да и ноги пока держат. Бегать не бегаю, но хожу… Сюда… Устроимся в гостиной… Подумать только, когда-то я могла целый день провести в седле… Знаешь, я ведь снималась с Томом Миксом! Садись в то кресло.

«Будет нелегко…» — думает Жюли.

Она смотрит на женщину, которая когда-то была популярна не меньше Мэри Пикфорд. Джина Монтано съежилась, скрючилась, но в ее сильно накрашенном лице осталось что-то молодое и очень живое благодаря не утратившим блеска глазам, выражающим радость жизни. Маленькая цветочница из неаполитанской гавани состарилась, но совсем не исчезла. Джина протягивает Жюли бонбоньерку с шоколадными конфетами.

— Надеюсь, ты любишь полакомиться. С любовью мы покончили, осталось наслаждаться сладким.

Джина весело смеется, спохватывается, прячет лицо за ладонями. Руки никогда не были самой красивой частью ее тела, а теперь они еще и изуродованы артрозом. Она перехватывает взгляд Жюли и печально кивает.

— Видишь, мы похожи: не пальцы, а крючья. Глории повезло больше?

— Намного.

— Прости.

— Ничего, я просто констатирую факт.

— Хотелось бы ее повидать.

— Так в чем же дело? Наш остров совсем недалеко. Глория будет рада… В «Приюте» вы встретите множество почитателей. Вчера я беседовала с одним другом, речь случайно зашла о вас, и он… знаете, что он сказал?

Джина не сводит с Жюли глаз. Она жаждет похвалы, как ребенок куска именинного торта.

— Так вот, он сказал: «Монтано была настоящей звездой. Таких больше не делают!»

В порыве благодарности Джина хватает руку Жюли и подносит ее к губам.

— Я тебя обожаю, правда. Приятно, когда тебя хвалят. Мой телефон молчит уже много месяцев. Забвение, дорогая, полное забвение. Никто этого не поймет. О, прости, mia cara, тебя я в виду не имела, но ты наверняка свыклась за столько лет. А вот я… Последний раз обо мне вспомнили два года назад, когда понадобилась совсем старая старушка на роль паралитички. Не слишком заманчиво и совсем не почетно, но меня это не смутило. На меня напялили лохматый парик, я вынула зубные протезы, и получилась фея Карабос! Жаль, что сегодня злые ведьмы больше не интересуют ни киношников, ни телевизионщиков, так что Джина тоже не нужна. Finita la comedia!

Она достает из кармана кружевной платочек, благоухающий жасмином, и промокает глаза, потом протягивает руку к Жюли.