– Прошлый раз, когда мы встретились в Озерном уезде, от его рассказов у нас у всех мурашки бегали по коже.

Судья подумал, что сейчас она выглядела здоровее, чем в полдень. Может быть, из-за тщательно наложенных румян и белил.

Могильщик вперился в нее своими выпученными глазами.

– Временами я обладаю двойным зрением, – спокойно сказал он, – Если я рассказываю окружающим то, что вижу, то отчасти из хвастовства, а отчасти для того, чтобы избавиться от страха. Потому что мне не нравится то, что я вижу. Я предпочитаю наблюдать за животными. На лоне природы.

Судью Ди поразило, что могильщик в несвойственном ему подавленном настроении.

– На моем предыдущем посту, в Ханюани, – заметил судья, – в лесу, за домом, где я жил, было много гиббонов. И каждое утро, во время чаепития на боковой галерее, я наблюдал за ними.

Могильщик медленно произнес:

– Любовь к животным – это хорошо. Никто не знает, каким животным он был в прежнем воплощении и в какое переселится душа при своем новом рождении.

– Думаю, начальник уезда, вы были некогда свирепым тигром, – свысока заметила поэтесса, обращаясь к судье Ди.

– Скорее, сторожевой собакой, сударыня, – ответил судья. И повернувшись к могильщику:

– Однажды я услышал от вас, что вы не буддист. Однако верите в переселение душ?

– Конечно! Почему некоторые люди от рождения и до гроба живут в безвылазной нищете? Или почему дитя умирает мучительной смертью? Единственное объяснение: они искупают грехи своего прежнего воплощения. Как могут Высшие Силы ожидать от нас, что в течение всего лишь одной жизни мы успеем покаяться за все зло, что сотворили?

– Нет-нет, Ло! – в их разговор ворвался голос академика. – Я настаиваю, чтобы ты прочитал одно из своих веселых любовных стихотворений. Подтверди репутацию истинного любовника!

– Ло – любовник любви, – сухо проговорила поэтесса. – Он играет со многими, но лишен дара любить одну.

– Не слишком любезное замечание в адрес нашего дорогого хозяина, – отозвался придворный поэт. – Юлань, вместо штрафа вы прочтете одно из ваших стихотворений.

– Не буду читать любовные стихи. Никогда больше. Но для вас одно напишу.

Начальник Ло подозвал домоправителя и показал на приставной столик, где были чернила и бумага. Судья Ди заметил, что его друг побледнел. Видимо, замечание поэтессы задело его за живое. Домоправитель выбирал лист бумаги, но тут академик воскликнул:

– Наша великая Юлань не станет писать свои бессмертные стихи на жалком клочке бумаги. Пишите на этом столбе, чтобы ваше стихотворение было врезано в дерево, и им восхищались бы те, кто будет жить после нас.

Поэтесса пожала плечами. Встав, она подошла к ближайшему столбу. Служанка несла за ней квадратную чернильницу и кисточку. Вторая стояла рядом со свечой. Юлань ощупала столб и нашла гладкую поверхность. И вновь судью поразили ее тонкие, нервные пальцы. Она смочила кисточку в чернильнице и написала четкими, изысканными иероглифами:

Тщетно при свете лампы ищу я Для стихотворения точное слово. Бесконечна ночь без сна И отпугивает одинокое одеяло. А в соседнем саду Мягко шуршит осенняя листва. И через кисею на окне Уныло светит луна.

– Ха! – воскликнул академик, – В четырех двустишиях – вся грусть осени. Наша поэтесса прощена. Давайте за нее выпьем!

Не раз еще они дружно пили, пока слуги разносили новые блюда с горячим. Настала ночь, из ущелья поднимался сырой туман, на утесе похолодало, и по четырем углам зала были расставлены четыре большие медные жаровни с горящими углями. Темные облака затянули луну. Рассеянно смотревший на сияние светильников начальник Ло вдруг подался вперед.

– Какого черта эти трое солдат разводят костер там, под деревьями?

– Они – мои стражники, начальник уезда, – спокойно сказала ему поэтесса.