Изменить размер шрифта - +
Опустив глаза, он почтительно расхваливал своего патрона и службу у него, по сравнению с которой потускнело бы и пребывание в раю. Гномоны всегда уважают вышестоящих и безропотное повиновение им почитают высшей добродетелью свободного человека. Эта рабская мораль пресмыкающегося коробила Филиппа, слишком чувствительного к тому, что противоречило его понятиям о человеческом достоинстве. Не дослушав, он обратился к Пончику.

– Так что с шубой? Кстати, я думал, что теперь лето.

– Теперь-то да, – ответил Пончик, отрывая взгляд от сутягинской машины, – но когда-нибудь будет зима. Обо всем надо думать заранее.

– Не надо, – сказал Филипп решительно.

Его светлые, хрустальной чистоты и глубины глаза затуманились. Он снова видел Ее; и видение было таким ярким, таким живым, что ему стоило труда отогнать его от себя.

– Мало ли что может случиться, – уклончиво добавил он.

– Вот и я о том же, – терпеливо пояснил Пончик, который, как всегда, истолковал его слова по-своему. – Поэтому я купил шубу из китайской собаки. Дешево, удобно и практично.

– В самом деле? – спросил Филипп, допивая свой коктейль.

Пончик ответил не сразу. Вид у него был удрученный.

– Так я думал. А она ЛАЕТ!

– Кто?

– Шуба.

– Ну, это нормально, она ведь из собаки, – успокаивающе заметил Филипп.

– И воет по ночам, – жалобно говорил Пончик, – когда я запираю ее в шкаф. Но это полбеды, что она лает, она еще и говорит.

– Говорит?

– По-китайски.

– Она же китайская, голова! – крикнул Гаргулья, вмешиваясь в разговор.

– И что она говорит? – полюбопытствовал Филипп.

– Дзи-во-дзёр, – простонал Пончик. – Сволоць пи-ли-кля-тая. – Филипп прыснул. – Знаешь, по-моему, она ругается на меня.

– По-моему, тоже, – согласился Филипп. – Я, правда, мало понимаю по-китайски, точнее говоря, не понимаю вообще. Попробуй покормить шубу мясом, может, она успокоится.

Пончик, выслушав его, впал в глубокую задумчивость. Ромул, вытащив карманный видеофон, стал названивать их приятелю Сильверу, но никто не отзывался.

– И куда он мог запропаститься? – недоумевал Ромул.

– Я видел его вчера на дне нерождения, – вмешался Филипп.

– Хорошо погуляли?

– Спрашиваешь!

– Значит, ты женишься? Поздравляю.

– Еще рано, – сказал Филипп. Сутягин отвел глаза. Только теперь до него дошло, как люто он ненавидит Фаэтона, и в этой ненависти он черпал болезненное упоение. Но Филипп, по-видимому, ни о чем не догадывался.

– Пончик все жалуется, – говорил Гаргулья. – Посмотрел бы ты на меня! Недавно я подрядился переводить книгу с древнефранцузского. «Сексопотам и гипотрахелион! Порнокопытная история»! Звучит, а? Смотрите, он даже вздрогнул!

– Ничего подобного, – отрицал Пончик, заливаясь густейшей краской.

Гаргулья ударил ладонью по столу.

– Тройной «Лед и пламень»!

– Деньги вперед, – огрызнулся автомат, которому было не привыкать к выходкам клиентов.

– Я плачу, – вмешался Ромул. У него всегда водились в изобилии фальшивые бублики, которыми он частенько снабжал друзей. Он полез в карман, но так оттуда и не вылез. Пончик судорожно вцепился в Филиппа, глаза его расширились от ужаса. Друзья закоченели, и было от чего.

Быстрый переход