Варька выкатила палкой из углей несколько черных картофелин, придвинула их к Илье.

– Бери.

Он сапогом затолкал картошку в траву.

– Пусть в росе остынет... Варька! Ну, что я делать должен?

– Что делать... Откуда я знаю? – Варька кидала из ладони в ладонь горячий клубень, морщилась, роняла на траву хлопья золы. – Говоришь, что любишь девочку? Так и бери ее, живи с ней. Настька тебя, сам говоришь, отпустила.

– Не могу. Все-таки годы уже не те. У меня семья... Мальчишки еще маленькие, Дашку пристраивать надо. И... как я с Маргиткой жить-то буду? Я через десять лет стариком стану, а она только по-настоящему бабой заделается. И найдет себе мужика помоложе. Куда мне тогда деваться? В монастырь?

– Так чего же ты мне голову морочишь? – рассердилась Варька. – Вставай, морэ, кругом шагом марш – и к жене обратно!

– «Кругом шагом марш...» – проворчал Илья. И умолк, глядя в черное поле, откуда чуть слышно фыркала чья-то лошадь.

Из темноты теперь уже отчетливо послышались приближающиеся шаги, лошадиное всхрапывание. Вскоре в розовый круг света вошел молодой цыган в надвинутой на лоб мохнатой шапке. В поводу он вел большого гнедого жеребца.

– Здравствуй, биби Варя! Будь здоров, Илья Григорьич!

– Ну – богатый, что ли, чаворо? – улыбаясь, спросила Варька.

– Богаче царя небесного! – Цыган блеснул из-под шапки хитрыми глазами. – Вот, взгляни, Григорьич, какой красавец! До самой Сибири довезет и пить не запросит!

– Сменял? – полюбопытствовал Илья, вставая и оглядывая жеребца. – У тебя же, кажись, мерин вислопузый в оглоблях бегал...

– Вот его и сменял! – расхохотался Ефим так, что жеребец, всхрапнув, шарахнулся в сторону. – Гаджо на Конной дурак дураком попался! Мы с Колькой его за полчаса уломали да еще магарыч стребовали! И-их, пропал теперь мой вислопузенький... Со дня на день ведь подохнуть собирался, еле на ногах стоял, на ночь жердями подпирали!

– Ладно, чаво, ступай себе, – строго сказала Варька. – Катерина-то твоя сейчас тебе – у-у-у!..

– Что такое? – Ефим разом перестал улыбаться.

– Как что? Ты разве не два дня назад вернуться должен был? Только не ври, что всю неделю коней менял! Да Катьке тут уже такого наговорили! Все рассказали – и где тебя видали, и с кем, и за сколько... Поколотит она тебя, слово даю.

– Да ну... – неуверенно махнул рукой Ефим. – Баба – она баба и есть. Поголосит и уймется. Я ей сережки купил. Спокойной ночи, ромалэ.

Цыган и конь скрылись в темноте. Варька задумчиво посмотрела им вслед.

– Ну-у... У людей все по-людски, – с завистью сказал Илья. – Кабы вот Настька такая была...

– Прожил бы ты с ней тогда столько, как же!

Илья опустил глаза, занялся остывшей картошкой. Чуть погодя нехотя сказал:

– Может, и хорошо бы, если б не прожил. Я только сейчас понимать начал... Она ведь не для меня совсем, Настька-то. Ей бы князя, графа... Чтобы на руках ее носил, пылинки сдувал, смотрел на нее, как на икону... А от меня она что видела? Три года в таборе промучилась, а ей ведь там совсем не место было. И потом не лучше... Может, и мне надо было за себя какую-нибудь дуру-девку из табора взять. Чтобы не рвалась романсы петь, а, как все, по ярмаркам с картами носилась...

– Угу... То-то ты и сейчас на хоровую девчонку глаз кинул. Или правда поверил, что Маргитка будет для тебя по базарам гадать?

– Да оставь ты Маргитку в покое.