Старик представился Трофимом, сыном Гаврилы, похороненного здесь в двадцатом. Хвастал отцовскими крестами. До полного Георгиевского кавалера не хватало четвертого, с бантом. Отцу не повезло. В двадцатом большевики расстреляли как буржуазную контру.

Дед Трофим курил самосад и то и дело усмехался сквозь пожелтевшие усы:

– А вы, поди, городские?

– На лбу прочитал, Трофимыч? – вопросом на вопрос ответил Чиж.

– Многих людишек на своем веку повидал. Немало чудаков шли в тайгу за счастьем. Там и остались. Тайга только с виду тихая, а на деле – страшный зверь. Гнилой народ тоже здесь бродит. Таежный дрем, как болото, всех засасывает.

Белый достал сигарету, закурил и, прищурившись, спросил:

– А как думаешь, Трофимыч, мы-то выкрутимся?

– Коли с добром в народ идешь, клубочек тебя выведет на нужную тропу – Клубочек? – спросил Чиж, запихивая квашеную капусту в рот.

– Угу. Каждая тварь земная следует за своим клубочком. Коли ты прав, то и бояться тебе неча! А ежели злодей, то и место тебе в преисподней.

Белый покосился в дальний угол, где висело несколько икон и горела лампада.

– А как же твой отец, Трофимыч? Герой, а от пули бандитской полег!

– То война была. Много безвестного люда в земле полегло. У батька маво могила с крестом стоит, а комиссаров таежное болото сожрало.

– Так, значит, месть – дело благородное? – тихо спросил Белый.

– Всевышнему с небес все видать.

– Не уверен, – рыкнул Чижов. – Я долго за правое дело воевал, а судьба мне жизнь оставила, зато все остальное забрала.

– Ты еще молод. У меня жизнь троих сыновей отняла. И все же жизнь есть самое дорогое на земле. Только распорядиться ею надо правильно.

– Как меня воспитали, так я и жил. В итоге восемь лет лагерей за воспитание получил.

– А ты, дед, веришь в правду? В справедливость суда? – спросил Белый, глядя на тлеющий кончик сигареты.

– Все зависит от того, где мы ищем благо и чем за него платим. За правду можно и жизнь отдать, но так ее и не увидеть. Семьдесят семь годков я небо копчу. Отца сам хоронил, мать не помню. Жена померла при родах. Яшку рожала. Пятого. Мне тады и сорока не стукнуло. Двое старших на войне полегли.

Среднего медведь задрал. Дочь ломоть отрезанный. А младший на Терек подался плотину строить. По весне заезжает погостить. Икры бочонок привозит, деньги. А на что они мне? Долго жить вредно, как бельмо на глазу. Вот и думайте, сынки, хороша она, правда, для меня аль нет! Я ничем Бога не гневил. Не вывел меня мой клубок к тем местам, где люд земной пряники и мед кушает.

– Выживает сильнейший, дед! – стукнул по столу Чиж. – Закон тайги по всей земле стелется. – Дед усмехнулся.

– Медведь сильнее мужика, но тот придумал капканы, рогатины, ружья и поверг хозяина тайги.

Старик оглядел гостей и почесал седой загривок.

– Ну да ладно лясы точить. Залезайте на печь и спите. К утру что-нибудь придумаем. В сундуке осталось всякое барахлишко от сыновей, чай, подберем чего.

Старик встал и вышел в сени, оставив ружье в углу. Проснулись они от лая собак. В комнате пусто, лампа горела ярко, со стола убрано. Чижов с обрезом нырнул к сеням и встал за дверью. Белый с пистолетом пробрался к окну и выглянул из-за занавески.

– Старик у калитки с мужиками болтает. Пятеро их. Из-за спин приклады торчат. В волчьих полушубках все. Охотники с волкодавами.

Внезапно Белый пригнулся:

– Одного из них на участок впустил. – Выглянув вновь, добавил: – В дом идут.