Связанные пережитым, Золотинка и служаночка по-прежнему держались за руки, хотя прямая надобность в этом как будто и миновала, держались потому, что испытывали неловкость.

— Как вас на самом деле зовут? — прошептала Золотинка очень тихо — в чем тоже не было надобности.

А служаночка, без нужды промешкав с ответом, без нужды рванулась и выскочила на середину кухни.

— Остуда, паршивка, — слабо взволновалась в спальне хозяйка, настолько разбитая пережитым, что этим ничего не выражающим, бесполезным восклицанием и ограничилась.

Паршивка же судорожно оглянулась — хватила совок и кинулась на колени сгребать рассыпанную неровным слоем крупу; она мела ее ладошкой вместе с песком, грязью и черепками горшков.

Помешкав, Золотинка тоже оставила укрытие и остановилась в полушаге от ползающей на коленях девушки.

— Я постараюсь вам помочь, принцесса, — прошептала Золотинка.

Служаночка замерла… и заработала еще быстрее, не поднимая глаз.

— Как вы сюда попали? Я постараюсь помочь, — продолжала Золотинка, поспевая за лихорадочными движениями девушки, чтобы можно было шептать на ухо. — Поверьте, мне хотелось бы вам помочь… Может, вам лучше было бы вернуться на родину?

Усердно мотаясь по полу, девушка тряхнула головой, что «нет». Если только не привиделось это Золотинке так же, как все остальное.

— Нам надо поговорить, — неуверенно добавила еще Золотинка и, почему-то пристыженная, оставила девушку, чтобы выглянуть в горницу.

Здесь она никого не нашла, и нужно было волей-неволей прокрасться дальше, хотя бы до дверей на крыльцо, чтобы хоть что-нибудь себе уяснить.

Солнце зашло, но в светлых сумерках еще различались дали, и Золотинка увидела за низкой, крытой тесом оградой пыль на дороге, латы всадников, метелицу разноцветных перьев на шлемах и выпуклые крыши карет. Всадников надо было считать до сотни — внушительная железная сила. Понятно, почему присмирела расхристанная, не готовая к правильному сражению пехота.

— Хлопцы, это что? — слышались по двору голоса.

Пустившись вскачь, четверо витязей один за другим влетели в высокие ворота, не пригибаясь. Пыльные, но роскошные наряды их: дорогое оружие, червленые латы, шелк и бархат — указывали на право распоряжаться. Притихшая толпа шарахнулась в стороны, освобождая место. Хозяин спешил к дорогим гостям, спотыкаясь от чрезмерности впечатлений.

— Кто у тебя? — спросил, не слезая с коня, вельможа лет сорока, спросил так, будто не чувствовал враждебные взгляды, не слышал за спиной приглушенный, но остервенелый мат. — Очистить дом! — продолжал он, окинув высокомерным взгляд весь этот пьяный сброд. — Всех долой! Живо! Вымыть комнаты для великой государыни великой княгини Золотинки и для княжны Лебеди! Ошпарить кипятком щели. За каждого клопа мне ответишь! Да пошли девок набрать донника и мяты на пол. Пошевеливайся!

Хозяин не успевал кланяться под градом грозных, но сладостных для сердца распоряжений, не столько кланялся, сколько верноподданнически сотрясался грузным животом, чуть-чуть складываясь и в ляжках.

— Что за место? Что это за дыра?

— Харчевня Шеробора, ваша милость! — проблеял, изнемогая, хозяин.

— А Шеробор кто?

— Шеробор это я, — признался хозяин.

— Ты? — с не сказанным презрением глянул вельможа. — Ну так оденься, фуфло!

Грозные окрики не произвели особого впечатления на оглушенный вином сброд, пехота нагло роптала, но скоро в ворота вломилась тяжелой рысью конная охрана государыни.