На второй день мы прибываем в Дыре-Дауа, откуда поезд должен отправиться в Джибути на утро. Придя утром на вокзал, я обнаруживаю, что мой вагон исчез.

Я обращаюсь за разъяснениями к начальнику вокзала сирийцу Кристидесу, с которым всегда был в хороших отношениях. Он долго не может уяснить, в чем дело, и наконец заявляет, что понятия ни о чем не имеет. Я показываю ему свои документы, но он только разводит руками. В конце концов мне удается настоять на том, чтобы он обзвонил разные службы и выяснил, куда пропал вагон. После нескольких бесплодных звонков начальник ремонтной мастерской отвечает, что вагон был отцеплен в результате аварии.

— Какой аварии? — кричу я. — Он прибыл сюда без сучка и задоринки! Почему же именно ночью, когда поезд стоял на месте, в нем обнаружили какую-то неисправность?

Я требую разыскать механика, вынесшего вагону приговор, и, предполагая, что его не найдут, отправляю гневную телеграмму французскому консулу.

Лашез появляется в тот момент, когда начальник вокзала теребит в руках свисток, не решаясь поднести его к губам под моим испепеляющим взглядом.

Прибытие консула изменяет ход событий, и перед нами наконец предстает механик, принявший злополучное решение.

— Покажите, — говорю я ему, — перегревшуюся ось.

— Она не то, чтобы перегрелась, а просто я подумал, что в пустыне…

— Вы испугались, что она перегреется?

— В конце концов, — вмешивается Кристидес, изменивший свою позицию в присутствии консула, — скажите, может вагон двигаться дальше или нет?

— Да, может, но я за него не ручаюсь.

— Ладно, там будет видно, поезд и так уже задержался на полчаса, и нужно еще разыскать этот вагон…

Грузчики с песнями прикатывают вагон с дальнего запасного пути, и поезд отправляется.

На эфиопской железной дороге, как и на почти всех узкоколейных дорогах, сцепление вагонов производится автоматически. Рабочие лишь присоединяют электропроводку и систему тормозов, но на мой вагон, находящийся в хвосте состава, это не распространяется. Я не придал значения особенностям сцепления, что сказалось на дальнейших событиях.

Происшествие, в результате которого я едва не лишился своего товара, убеждает меня в том, что происки моих врагов из Аддис-Абебы продолжаются. Их сообщники, по-видимому, будут строить мне козни на протяжении всего пути; возможно, они даже едут тем же поездом. Оглядевшись вокруг, я перехожу в соседний вагон, но не обнаруживаю там ничего подозрительного. За двумя вагонами, отведенными для европейцев, следуют еще два вагона третьего класса, набитые местными жителями, и в этой толпе нетрудно затеряться. Позади пассажирских вагонов две платформы с воловьими шкурами, закрытые брезентом, — в здешних поездах товарные и пассажирские вагоны всегда идут одним составом. Замыкает его вагон начальника поезда — сомалийца, моего давнишнего знакомого, не доверять которому у меня нет оснований. Будучи дальним родственником моего матроса Абди, он всегда проявлял ко мне горячую симпатию и гордился нашим знакомством. Я уверен, что если бы он почуял неладное, то поставил бы меня в известность.

Миновав бескрайние равнины, покрытые термитниками, поезд останавливается на станции Адагала, удаленной от Дыре-Дауа примерно на сто тридцать километров. Далее дорога пролегает через Харское ущелье, в котором проложен туннель длиной в несколько сот метров.

Во время остановки я замечаю на перроне начальника бригады греческих рабочих и двух его земляков — механиков из мастерской Дыре-Дауа. Довольно странно встретить посреди пустыни трех европейцев, тем более, что никаких чрезвычайных происшествий на дороге не происходило.