— Вижу, то, что она сказала, беспокоит тебя, принцесса. Возможно, те женщины были правы, и от неё стоило держаться подальше.

— Она вовсе не расстроила меня, Аксель. Просто заставила задуматься.

— Странное у тебя настроение. Ты уверена, что она не наложила на тебя никакого заклятия, прежде чем исчезнуть?

— Дойди до терновника, муж мой, и увидишь её на тропе, она ещё не успела уйти далеко. Надеется, что по ту сторону горы будут щедрее на подаяние.

— Ну, раз ничего плохого не приключилось, принцесса, я тебя оставлю. Господь порадуется твоей бесконечной доброте.

Но на этот раз жене явно не хотелось его отпускать. Беатриса схватила Акселя за руку, как будто для того, чтобы восстановить равновесие, а потом положила голову ему на грудь. Его рука словно непроизвольно поднялась погладить её спутанные от ветра волосы, и, опустив взгляд на жену, Аксель с удивлением обнаружил, что её глаза по-прежнему широко открыты.

— Странное у тебя настроение, странное. Чего та незнакомка тебе наговорила?

Беатриса задержала голову на его груди ещё на миг. Потом выпрямилась и отпустила его.

— Аксель, я тут подумала, и мне кажется, что в том, что ты всегда говоришь, что-то есть. Чудно, что все забывают друг друга и то, с чем имели дело только вчера или днём раньше. Нас всех словно поразила неведомая болезнь.

— Именно так, принцесса. Взять хотя бы ту рыжеволосую женщину…

— Оставь ты в покое рыжеволосую, Аксель. Мы не помним много чего другого.

Всё это Беатриса сказала, глядя в окутанную хмарью даль, но теперь она посмотрела в упор на мужа, и взгляд её был исполнен печали и острой тоски. Тогда-то — он был в этом уверен, — она и сказала:

— Знаю, Аксель, ты всегда этому противился. Но пришло время снова подумать об этом. Мы должны отправиться в путь, и откладывать больше нельзя.

— В путь, принцесса? Куда же?

— В деревню нашего сына. Это недалеко, муж мой, мы оба это знаем. Даже нашим медленным шагом идти туда не больше нескольких дней, за Великую Равнину и чуть на восток. И весна уже скоро.

— Конечно, принцесса, мы можем отправиться в путь. Это рассказ странницы натолкнул тебя на эту затею?

— Аксель, эта затея пришла мне в голову давным-давно, а рассказ той бедняжки убедил меня, что медлить больше нельзя. Сын ждёт нас у себя в деревне. Сколько ещё нам заставлять его ждать?

— Принцесса, весной мы обязательно подумаем о таком путешествии. Но почему ты говоришь, что я всегда ему противился?

— Сейчас мне не припомнить всего, что было между нами по этому поводу, Аксель. Только то, что ты всегда этому противился, а мне очень этого хотелось.

— Что ж, принцесса, давай вернёмся к этому разговору, когда у нас не будет срочной работы и соседей, готовых назвать нас лентяями. Я пойду. Скоро мы всё обсудим.

Но в последующие дни, даже если мысль о путешествии и приходила им в головы, супруги ни разу по-настоящему о нём не заговорили. Всякий раз, когда разговор поворачивался в эту сторону, им становилось до странного неловко, и вскоре между ними, как это бывает между мужем и женой, много лет прожившими вместе, установилось молчаливое согласие по возможности избегать этой темы. Я говорю «по возможности», потому что время от времени у одного из них возникала нужда — импульсивное желание, если угодно, — которой они были вынуждены уступать. Но любые их беседы в подобных обстоятельствах быстро заканчивались уклончивостью или плохим настроением. А когда Аксель напрямик спрашивал жену о том, что сказала ей странница у старого терновника, лицо Беатрисы мрачнело, и казалось, что она вот-вот расплачется. В итоге Аксель стал избегать любого упоминания о незнакомке.

Спустя какое-то время Аксель уже не мог вспомнить, с чего вообще начался разговор о путешествии и в чём было его назначение.