– А того, – спокойно продолжил Иннокентий Булыгин, каторжник и рецидивист, – понял Иван, что это ты, Толик, его путал, что это ты его кружил, будто бес в заснеженном поле. Ведь куда бы бедный и простой Ваня не тыркнулся, в какую бы дверцу ни ткнулся со своей и нашей общей большой бедой, там уже знали – пришел спятивший десантничек, переутомившийся на заданиях в Дальнем Поиске, дело‑то привычное, обыденное – сорок процентов погибают, тридцать калеками остаются и спиваются, а все остальные от перегрузок с ума сходят, кто по‑тихому, кто по‑буйному. Так было?!

– Врешь ты все! – Ребров облизывал пересохшие губы, Голос у него сразу как‑то сел, потерял начальственную непреклонность и жесткость, снисходительность. – Где доказательства?

– А нигде, – очень просто ответил Кеша.

– Ага‑а! – обрадовался хозяин, откидываясь в кресле на спину. – Нету доказательств! Оклеветать хочешь!

– А зачем нам они? – поинтересовался Кеша. – Я знаю, что говорю правду. И ты знаешь, что я говорю правду. Все очень просто, Толик. Здесь не суд присяжных, здесь ни адвокатов, ни прокуроров нет. Только я да ты. Или, может, будешь косить, что и впрямь считал Ванюшу за трехнутого? Ну чего ты зенки пялишь, чего ты головою трясешь?

– Да как ты смеешь, мразь?! – Ребров поднял свою мускулистую волосатую руку и погрозил Кеше скрюченным пальцем. – Вон отсюда!

– Я уйду, – вежливо и с достоинством отозвался Кеша, – но не раньше, чем ты ответишь на все мои вопросы. И запомни, Толик, я не Иван, я не буду предаваться размышлениям о природе добра и зла, меня на Аранане за тридцать лет разучили размышлять на эти темы, ты понимаешь, о чем я говорю!

Ребров беззвучно рассмеялся, скрестил руки на груди.

– Дом заблокирован, – процедил он сквозь зубы. – И ты, мразь блатная, отсюда никогда не выберешься. Я не люблю, когда со мною так разговаривают!

Кеша улыбаться не стал. Ему было и скучно, и противно. Он поглядел на свой наручный сервохронометр, приобретенный в долг у Дила Бронкса, нахмурил наведенные Таекой черные брови.

– Я уйду отсюда ровно через час, – сказал он твердо и без суеты. – А вот выйдешь ли ты отсюда когда‑нибудь, зависит только от тебя...

Он не успел договорить – восьминогий прыгнул на него внезапно, будто паук на свою беспечную жертву. Но Кеша не был ни беспечным, ни тем более жертвой. Он чуть взмахнул левой рукой – и тяжелое металлическое тело кибера едва не придавило Хара, тот еле успел отскочить. Луч сигма‑скальпеля прожег обивку дорогого дивана. И Кеша, глядя на дыру, сокрушенно покачал головой.

– За ношение оружия повышенной... – прокурорским тоном начал хозяин, приподнимаясь еще выше.

– Заткнись! – коротко оборвал его гость. И плюнул на останки восьминогого – того уже не восстановишь, чего жалеть.

Лиловое кресло начало сворачиваться, укрывая в своих внутренностях Реброва. Это была совершенно несерьезная, неуклюжая попытка к бегству.

– Я пропорю тебя вместе с броней твоего креслица! – предупредил Кеша и поднял скальпель.

Одновременно из трех разных входов в гостиную ворвались два десятка неживых тварей, от простого шестилапого кибера до биороба‑уборщика с зажатым в щупальцах парализатором. Кеша чуть не расхохотался. Это надо же, какая самонадеянность! Этот негодяй был настолько уверен в своей безопасности, неприкосновенности, что не держал на своей дачке даже одного‑единственного боевого кибера‑охранника.