Иван смутился. Тень на плетень наводит. Человека обидел. Нехорошо.

– Наверное, у меня у самого мозги отшибло, – примирительно сказал он, отвернулся и вдруг ткнул пальцем в стенку: – Гляди‑ка, выполз, голубчик!

Из крохотной, почти невидимой дырочки в стене, в совсем другом месте, в полуметре от нижнего края экрана свисал конец шнура‑поисковика.

– Шустрый! – удивился Кеша.

– Он прополз с той стороны, понял? – скороговоркой выпалил Иван. – Значит, там есть пустоты, значит ...

– Значит, надо обождать. Не суетись.

Ветеран тридцатилетней аранайской войны и по совместительству рецидивист‑каторжник Иннокентий Булыгин медленно, с опаской подошел к торчащему из стены концу поблескивающей змейки, потянул за хвостик. Его дернуло, отбросило.

– Едрена тварь! – выругался Кеша. – С характером!

– Он что‑то нащупал! – шепотом произнес Иван. – Не мешай!

– Нам в эдакую дырочку не пролезть.

– Будем долбить, резать! – Иван врубил локтевую пилу скафа, подошел к стене, феррокорундовое острое жало вонзилось в породу, взвизгнуло. И Ивана отбросило назад.

Будто током ударило. Но ведь через защитный слой скафа не могло так ударить! Это была ерунда какая‑то.

– Гляди‑ка!

На конце змейки‑шнура надувался крохотный зеленый шарик. Он становился все больше и больше, он рос на глазах. Все это не могло быть случайностью. Шнур‑поисковик работал в каком‑то непонятном режиме. Вот уже весь конец раздулся в шар, вот он стал медленно вжиматься, вдавливаться в стену ... Следующее произошло мгновенновспыхнуло, полыхнуло молнией в глаза, опала какая‑то серебристая пыльца, унеслись легкие клубы дыма, ударил в шлемофоны странный шип.

– Дыра! – гулко выдохнул Кеша.

Но он ошибся, это была не дыра, это была труба диаметром почти в метр и длиной метров в шесть‑семь, именно труба – металлическая поблескивающая знакомым блеском. Это был сам шнур, веожиданно раздувшийся, расширившийся, пробивший им выход наружу, в темень, в мерцание смутных теней.

Теперь все зависело только от них.

Кеша сунулся в трубу. Но тут же застрял, отпрянул. В скафандрах там делать было нечего. Труба рассчитывалась на человека, облаченного в лучшем случае в десантный скаф‑комбинезон. Анализаторы не работали. Оставалось одно – рискнуть.

И Кеша рискнул.

– Была – не была! – сказал он уже с поднятым щитком‑забралом.

Иван положил ему руку на плечо.

– Дышать можно?

– Хреновато, – ответил Кеша.

– Значит, можно, – заключил Иван. – Но мы останемся совсем без защиты. Мы будем голые как слизняки.

– У меня там два парализатора, – не согласился Кеша. – Надо уматывать. Мы на крючке, Иван!

– Ерунда! Скаф – это наша жизнь!

– Оставайся!

Кеша уже разваривал свой скаф внутренней микроиглой. Для него вопроса не было – лучше голым, беззащитным в чужих подземельях, чем защищенным, но в клетке.

Иван не мог решиться сразу, он не Кеша, он отвечает сейчас не только за себя. Можно запороть все! Можно погубить настолько важное и большое дело, что... лучше и не думать о последствиях. Эта пещера‑лифт движется, видны перемычки, видны трещины, пазы, ходы, слои породы. Ну выскочишь в ход, выпрыгнешь в щель, а дальше?! В этих глубинах можно сдохнуть и за всю жизнь никуда не выбраться.

Кто закачал в эти шахты кислород и зачем?! Кеша дышит, ровно дышит. Иван поднял щиток. Воздух! Вонючий, разреженный, холодный, но – воздух! Надо решиться. Он еще думал, а руки уже сами действовали.