— После Второй мировой войны Европа развивалась как богатое, но совершенно беззащитное дитя. — Он театрально вздохнул. — Нельзя быть богатым и беззащитным: история не знает таких случаев. Может быть, поэтому европейцы сейчас и смотрят на нас с новым вниманием.

— Вы хотите сказать, что в случае американской агрессии Европа хотела бы получить военную поддержку России? Простите, я просто пытаюсь все четко сформулировать.

Генерал слепил снежок и с размаху запустил им в стену монастыря. Снежок разлетелся вдребезги, оставив на стене круг с неровными краями, маленький и белый, как зимнее солнце.

— Как ни странно, стена осталась целой. — Он слепил новый снежок и теперь на ходу подбрасывал его на руке. — В политике зачастую достаточно лишь обозначить союз — тогда и агрессии не будет. Впрочем, общее направление идей вы улавливаете правильно.

— Если я не ошибаюсь, последнее десятилетие вы делали ставку на Америку. Что такого произошло, что вы вдруг решили защищать Европу?

Генерал остановился, вынул изо рта докуренную до фильтра сигарету и с шипением погрузил ее в снежок. Теперь мы стояли лицом к лицу.

— Европа нас действительно меньше интересовала. Нам казалось, что проще договариваться с ее хозяином. Но это было ошибкой. Под американские обещания мы сдали им все, что могли, но они ничего не выполнили. Мы еще не знали, что это обычное средство их политики — давать слово и не держать его или объяснять потом, что они имели в виду совершенно другое. Мы еще не знали, что они не джентльмены. Но это полбеды. Несмотря на все наши объятия, на то, что мы перестали быть коммунистами, они целенаправленно уничтожали нас во всех мыслимых сферах — от экономики до политики. Они занимались политическим шантажом, они не давали нам тянуть наши газопроводы, размещали на наших границах свои войска — это все известно, даже скучно перечислять. Любовь наших заокеанских партнеров имела, увы, противоестественные формы. Их объятия были распахнуты лишь с одной целью — задушить нас. И сейчас, когда мы нашли в себе мужество из них вырваться, Европа нам очень нужна. Если угодно, именно поэтому я здесь.

— Чего же вы хотите от меня?

— Я хочу, чтобы вы вернулись в Германию и занимались тем, что делали прежде. Мы не собираемся оказывать на вашу деятельность влияние, да и вообще в дальнейшем с вами встречаться. Все, что нам нужно, — это сильная независимая Европа. Не воспринимайте это лишь как фразу. Я вкладываю в нее вполне конкретный смысл: когда-нибудь — и я думаю, довольно скоро — мы с вами воссоединимся.

Он замер на своем последнем жесте и стоял чуть разведя руки, словно символизировал готовность к воссоединению.

— А если я откажусь?

— Это ваше право. Никто вас не может заставить покинуть этот монастырь.

Генерал сжал ладонь в кулак, и снежок, все еще на ней лежавший, рассыпался. Он вытащил новую сигарету и щелкнул зажигалкой. В безветренном сухом воздухе маленькое пламя горело, почти не колеблясь. Генерал не спешил поджигать свою сигарету. Он любовался добытым им пламенем, а горящая зажигалка оказывала на меня чрезвычайное давление.

— Я не знаю, что вам ответить.

— А вы подумайте. Завтра около двенадцати мы улетаем. — Он показал сигаретой на вертолет. — Время еще есть.

Генерал, наконец, закурил, сделал несколько шагов в сторону охотничьего домика и обернулся.

— Лететь без вас будет разочарованием.

Я пишу это у себя, а Никодима все еще нет. Да и может ли мне здесь помочь Никодим?

3 марта, полночь.

К чему относится полночь — к предыдущему дню или к следующему? Скорее всего, она существует сама по себе.