— Когда выступаем? — спросил Абивард законного Царя Царей после очередных утренних учений — отработки кавалерийской атаки.

— Мы готовы. Готовы и видессийцы. И их васпураканский командир. — Шарбараз недовольно скривил губы. Узнал, стало быть, откуда Маниакис родом. — Беда в том, что не готовы Тубтуб и Тиб. Сейчас как раз разлив. Саперам не хочется, чтобы все их хозяйство снесло, если разлив окажется сильнее обычного. А узнать это можно лишь тогда, когда все уже произойдет.

— Паводок на Век-Руде и Дегирде начинается позже, — сказал Абивард и через мгновение задумчиво продолжил:

— Конечно, ведь и снег в моих краях так рано не тает. — Он пожал плечами, стараясь найти в их положении хорошую сторону. — Значит, смогу больше времени бывать с Рошнани.

Шарбараз засмеялся:

— Имея при себе всего одну жену, ты к ней чрезмерно привязался. Что подумают остальные твои женщины, когда ты возвратишься в крепость?

— Они знали, что она моя любимица, еще до похода, — сказал Абивард. — Теперь, как никогда прежде, я начинаю понимать, как видессийцы, даже самые знатные, обходятся всего одной женой.

— Что-то в этом есть, — согласился Шарбараз. — А если к тому же эта самая жена так умна и хороша собой, как госпожа твоя сестра, это более чем изрядная компенсация.

— Ты великодушен, величайший.

— До чего же хочется вернуться в мою страну! — сказал Шарбараз. — Хотел бы я знать, чего ждет Смердис. Теперь-то он через караванщиков и простых купцов наверняка знает, что мы бежали в Видессию, и осведомлен кое о чем из происходящего здесь. Но известно ли ему, что, когда мы вновь двинемся на запад, с нами будет имперская армия, — это нам еще предстоит узнать.

— Если известно, он непременно воспользуется этим обстоятельством, чтобы разжечь ненависть к нам, — сказал Абивард. — Он назовет тебя предателем и перебежчиком.

— А себя он может назвать только вором и узурпатором, — ответил Шарбараз. — Учитывая это, он не сможет особо крепко вымазать меня дегтем. Но ты прав он, конечно, приложит все силы. Ну и пусть. — Законный Царь Царей сжал руки в кулаки. — Как мне не терпится возобновить наше знакомство!

Абивард всегда считал свой народ набожным. Он верил в Господа и Четырех Пророков, часто взывал к ним и даже не подумал бы предпринять что-нибудь важное, не помолившись прежде. То же касалось любого макуранца.

Но видессийцы были не просто набожны, они были нарочито набожны, и это оказалось для Абиварда новостью. Когда их войско приготовилось выступить вместе с войском Шарбараза, главный прелат Серрхиза вышел благословить их в ризе из золотой парчи с жемчугом и голубым бархатным кругом над сердцем. Позади него вышагивали двое мужчин помоложе, облаченные почти с тем же великолепием. Они махали золотыми кадилами, распространявшими дым ладана настолько далеко, что затрепетали даже языческие ноздри Абиварда. А позади них шла двойная колонна священников в однотонных синих рясах с золотыми кругами на груди. Они пели гимн во славу Фоса. Абивард мог понять далеко не все, но мелодия была сильная, волнующая — под такую хорошо идти в бой.

На фоне всех этих святых отцов прощальная речь Каламоса осталось почти незамеченной. Эпаптэс произнес несколько слов, видессийские конники, которые стояли неподалеку и сумели ее расслышать, пару раз хлопнули в ладоши, и он отправился назад в свою резиденцию — подписывать пергаменты, ставить печати и, вероятнее всего, постараться как можно скорее забыть, что какие-то макуранцы вообще потревожили почти растительную жизнь его городка.