Абивард поклонился:

— Величайший, ты не мог оказать мне большей чести.

Шарбараз рассмеялся:

— Это не честь, зятек. Просто ты мне очень нужен. А вот другая причина, по которой я вызвал тебя в Машиз, — это как раз оказать тебе честь. Сегодня вечером я даю большой пир, на который пригласил моих придворных и военачальников посмотреть, каков человек, чья сестра достойна Царя Царей.

Теперь от волнения засмеялся Абивард:

— Человек с северо-западным выговором и деревенскими манерами, принадлежащий не к Семи Домам, а к мелкой знати…

— Страдающий излишней скромностью, — перебил его Шарбараз. — Помни, что пир устраивается исключительно в твою честь, и я делаю это с радостью. На нем каждый, сколь бы благородна ни была его кровь, будет надеяться, что ты подставишь ему щеку для поцелуя, а выбор будет зависеть только от тебя.

— Величайший… даже голова пошла кругом, — сказал Абивард. — Выходит, вельможи со всего Макурана будут смотреть, что я делаю, что говорю… мне почти хочется вернуться назад в безвестность, лишь бы избежать всего этого.

— Если бы ты не сказал «почти», я бы на тебя рассердился, — ответил Шарбараз. — Я знаю, что сюда ты добрался быстро, знаю, что ты устал, и знаю, что тебе надо прилично одеться для представления двору: одежда — тоже своего рода броня. Поспи немного, если хочешь; когда проснешься или когда мы разбудим тебя, мы позаботимся о том, чтобы тебя как следует искупали, причесали и одели.

Шарбараз и Динак покинули приемную. Абивард растянулся на подушках прямо на полу и действительно заснул. Его разбудил евнух и отвел в заполненное паром помещение, где он погрузился в восхитительно теплую воду, потом намазался ароматическим маслом и растерся специальной щеточкой, как принято у видессийцев. Потом цирюльник завил ему волосы и бороду горячими щипцами и намазал воском кончики бороды и усов, так что они встали торчком в строгом соответствии со здешней модой. Абивард невольно залюбовался своим отражением в полированном бронзовом зеркальце, которое вручил ему цирюльник.

Кафтан, принесенный евнухом, был из шафранного шелка с серебряной нитью.

Абивард знал, что этот роскошный кафтан — из гардероба Царя Царей, и попытался отказаться, но евнух был вежлив и неумолим. К кафтану прилагались пилос, подобие фески, обтянутый тем же шафранным шелком, и пара сандалий с тяжелыми серебряными пряжками. Сандалии пришлись как раз впору, что произвело на Абиварда сильное впечатление — ведь нога у него была меньше, чем у Шарбараза.

Когда он был должным образом экипирован, евнух провел его в столовый зал.

Он надеялся, что после пира какой-нибудь слуга отведет его обратно, — он сомневался, что сумеет найти дорогу в огромном дворце без посторонней помощи. Когда Абивард вошел в столовый зал, низкий зычный голос объявил его имя. И тут же он обнаружил, что оказался в форменной осаде, — все придворные и военачальники Макурана потянулись к нему, желая представиться, поразить своей любезностью и определить, чего он стоит.

Если верить тому, что они говорили, каждое слово, сошедшее с его уст, было перлом мудрости. До нынешнего вечера ему казалось, что он понимает, что такое лесть. Такие чрезмерные и неискренние похвалы были обольстительны, словно лицезрение танцовщицы с темными миндалевидными глазами, которая покачивается перед тобой под страстную мелодию пандур и тамбуринов. Но как танцовщица согласится лечь с тобой в постель не столько ради тебя самого, сколько в надежде получить золотой браслет, так и льстивые слова царедворцев были заведомо продиктованы своекорыстием.