После того как он отдышался, сделав свое дело, она легонько шевельнулась.

Это движение не походило на признак возбуждения, скорее оно заменяло слова:

«Слезь с меня — ты тяжелый». Он перенес вес тела на локти, а потом и вовсе сполз с нее.

Абивард опустил голову, глянул на себя, на Рошнани.

— Птичья кровь нам не понадобится, — сказал он. Она приподнялась и села, глядя на тоненькую струйку крови, которая, вытекая у нее между ног, оставляла пятна на простыне.

— Не понадобится, — согласилась она.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил он.

— Да, вроде бы. Немножко больно было, но я была готова, так что оказалось не страшно. В следующий раз определенно легче будет, а потом еще легче.

— А тебе… тебе понравилось? — робко спросил он. Она со всей серьезностью обдумала этот вопрос, прежде чем ответить. У него возникла мысль, что она вообще имеет обыкновение думать, прежде чем говорить. Потом она произнесла:

— Теперь уже больно не должно быть, так что, наверное, будет довольно приятно. Хотя пока что я нахожу твои губы и язык приятнее, особенно когда они дотрагиваются до нежных местечек. — Она озабоченно посмотрела на него:

— Ты сердишься на мои слова?

— Почему я должен сердиться на честный ответ? — спросил Абивард.

— Я знаю, что не следует верить всему, что услышишь на женской половине, ответила новобрачная. — Там говорят, что мужчина настолько гордится своим бивнем…

— Ах вот, значит, как это называется? — прервал ее позабавленный Абивард.

— Ну да. В общем, они говорят, что он настолько им гордится, что забывает про все остальное. Я с радостью узнала, что они не правы.

— Мужчины не все одинаковы, как и женщины, я полагаю, — сказал он. Рошнани кивнула. Абивард подумал, а не изведала ли она прикосновения губ и языка до него. Ходили слухи, что обитательницы женских половин, особенно если муж их был стар или слаб или обладал большим количеством жен и с каждой любился очень и очень редко, иногда сами утоляли страсть друг дружки. Но как спросить ее об этом? К тому же он не считал, что это должно его касаться.

Рошнани сказала:

— Слова твои очень мудры, но, должна сказать, о мужчинах я знаю очень мало.

— Надеюсь, что этим мужчиной ты все же останешься довольна. — Абивард, будучи молод, был моментально готов пойти на второй заход, но не хотел требовать этого от нее — ведь как-никак он только что пустил ей кровь. А вот завтра — иное дело. Если ей суждено стать его главной женой, он хотел, чтобы в постели она была им довольна, тогда и в вопросах управления наделом будет больше единодушия. Если же он снова причинит ей боль, это делу не поможет.

Он поднялся с кровати, натянул кафтан и поднял окровавленную простынку.

Рошнани начала натягивать шелковые штанишки, но остановилась, покачав головой.

— Не хочу их пачкать, — сказала она и накинула на себя платье. — Застегни мне пару застежек, будь добр, чтобы можно было показаться в приличном виде.

Абивард повиновался, а потом настежь распахнул двери дихганской опочивальни. Коридор был забит народом — любопытствующим и нетерпеливым. Он поднял простынку, запятнанную девственной кровью Рошнани. Коридор огласился громкими приветствиями при виде этой печати, окончательно скрепившей брачный договор. Рошнани, гордо подняв голову, показалась народу Век-Руда.