Но Таншар вновь покачал головой, отказываясь принять деньги:

— Говорю тебе, они не для меня. Если бы я предсказал тебе будущее обычным путем, определяя грядущее по движениям браслета Пророков между твоей рукой и моей, я охотно взял бы плату, поскольку честно заработал бы ее. Но за это нет.

Среди прочего Годарс научил Абиварда распознавать, когда человек упорно стоит на своем и когда следует ему уступить.

— Да будет так, как ты сказал. — Абивард швырнул аркеты в окно. — Пусть Господь решит, куда лежит их путь и с кем.

Таншар кивнул:

— Ты правильно сделал. Пусть пророчество, услышанное тобою через меня, пойдет тебе только во благо.

— Да будет так, — повторил Абивард. Поднявшись со стула, он низко поклонился Таншару, словно перед ним был представитель высшей знати. Похоже, это огорчило предсказателя еще больше, чем полученное столь необычным путем пророчество. — Прими хотя бы поклон, во имя Господа, — сказал Абивард, на что старик неохотно согласился.

Абивард вышел из дома прорицателя. Прежде у него была мысль еще немного поторчать на базаре, купить какую-нибудь ненужную мелочь, чтобы поглазеть на молодых женщин, а может, и поболтать с ними. Но сейчас ему стало не до того.

Он всмотрелся вдаль — выжженная земля простиралась до реки Век-Руд. В это время года на ней почти ничего не росло. Означает ли эта земля то поле, которое не есть поле? Самое трудное в пророчествах — суметь их правильно истолковать.

Он повернулся и посмотрел на склон холма, на вершине которого примостилась крепость. Та ли это башня, где утратится и обретется честь? Абиварду крепость казалась не особенно похожей на башню, но кто может знать, как все выглядит в очах Господних?

А море? Означают ли слова Таншара, что в один прекрасный день он увидит море, как ему и мечталось? О каком именно море говорил прорицатель? И чей серебряный щит воссияет над морем?

Сплошные вопросы — и ни одного ответа. Абивард подумал, не лучше ли было получить обычное предсказание. И решил, что нет. Хотя пророчество и непонятно, оно во всяком случае означало, что ему суждено участвовать в великих событиях.

— Не хочу я видеть, как жизнь течет мимо, а я лишь считаю дни, — сказал он.

Несмотря на все отцовское воспитание, он был еще очень молод.

В последующие дни и недели Абивард завел обыкновение подолгу смотреть со стен на юг и на запад. Он знал, чего ждет. Знал и Годарс, время от времени подшучивавший над новым занятием сына. Но и сам дихган проводил немало времени на углу, где сходились восточная и южная стены.

Заметив приближающегося к крепости всадника, Абивард почувствовал, что не зря подолгу стоял здесь. В правой руке всадник держал нечто необычное. Сначала Абивард разглядел лишь зыбкое движение и только позже понял, что это колышется знамя. А потом увидел, что знамя это — алое.

Он издал торжествующий вопль — все находившиеся в крепости посмотрели в его сторону.

— Боевое знамя! — крикнул он. — Знамя, войны пришло к нам из Машиза!

Абивард не знал, где в этот момент был Годарс, но не прошло и минуты, как отец стоял на стене рядом с ним. Дихган тоже устремил взгляд на юг.

— Воистину это знамя войны, несомненно, — сказал он. — Давай спустимся вниз и встретим гонца как подобает. Пошли.

Всадник, принесший знамя войны, устал до изнеможения и изрядно запылился.

Годарс приветствовал гонца со всеми полагающимися почестями: сначала заставил его выпить вина и поесть медовых пирожных и лишь затем осведомился, какие вести он принес. Этот вопрос был чисто ритуальным — алое знамя, поникшее теперь, когда гонец уже не мчался быстрой рысью, говорило само за себя.