|
У вашего Мишеля было ангельское лицо, – говорил он. У Этьена тоже; впрочем, это дело вкуса. Однако я была согласна с мнением милорда относительно их внешности. «Мой дорогой сын, я горжусь тем, что ты успешно продвигаешься вверх и вскоре займешь более высокое положение, впрочем, меня это нисколько не удивляет, – написала я, перед тем как покинуть аббатство.– Уверена, очень скоро ты сообщишь мне, что теперь к тебе следует обращаться «монсенъор», и сердце мое наполняется ликованием, когда я думаю об уважении и почестях, которых ты удостоишься. Покровительство милорда Жиля, конечно же, помогло тебе получить место в Авиньоне, но все остальное ты сделал собственными руками, благодаря своему усердию, а не влиянию милорда Жиля, в особенности если учесть, что в последнее время оно идет на убыль. Здесь, в Нанте, что-то происходит...» Я рассказала ему о том, что случилось у мадам ле Барбье, с самого начала и до конца. «Я несколько раз слышала ту песенку, о которой ты мне написал в своем предыдущем письме, про то, что кто-то ест маленьких детей! Его преосвященство не слишком мною доволен, но не запретил поездить по окрестностям и поговорить с разными людьми, чтобы понять, что за всем этим скрывается». По-видимому, на тех, с кем я встречалась и кому задавала вопросы, я производила странное впечатление – аббатиса бродит по окрестностям Нанта и спрашивает, не пропадали ли у кого-нибудь дети. Хотя я искала то, что его преосвященство, скорее всего, назвал бы сплетнями, я не сомневалась, что сама стану причиной появления необычных разговоров и слухов. – Клянусь всеми святыми, – будут говорить под каким-нибудь окном или у прилавка на рынке, – святая мать окончательно лишилась рассудка... Я видела это собственными глазами... Ладно, не имеет значения. Я покинула убежище епископского дворца в Нанте во вторник за неделю до Пасхи, чтобы выяснить, является ли история путника из Сен-Жан-д'Анжели, добравшаяся до Авиньона в виде песенки, пересказом реальных событий или вымыслом какого-нибудь безумца, спаси Господи тех, кто становится жертвой полной луны. Мне выделили ослика, а не лошадь. – Учитывая, что вас никто не сопровождает, так будет лучше, – заверил меня конюх, что подразумевало: «Никто не попытается отнять его у вас». Его слова заставили меня задуматься, и я собралась снять с шеи тонкую золотую цепочку, которую носила постоянно и которая досталась мне от матери. До того как ее прибрал Бог, а мой Этьен еще оставался со мной, цепочка всегда была у нее на шее. Она никогда не говорила, откуда появилась эта вещица – от отца или, может быть, входила в приданое. В последние годы, когда цепочка стала казаться мне частью моего тела, я не раз спрашивала себя, не подарок ли это какого-нибудь верного поклонника или прежнего возлюбленного. Моя мать всегда была привлекательной женщиной, по крайней мере пока смертельная болезнь не отняла у нее все силы, превратив в подобие скелета. Она умерла почти незаметно, потому что в тот день в семействе де Ре случилась неприятность. У леди Мари де Краон де Лаваль была маленькая собачка с хвостом крючком и очень короткой шерстью песочного цвета. Ее подарил купец из-за южного моря, что за Святой землей, где кожа у людей, как говорят, темнее, чем у самого черного мавра, хотя я не очень верю в такое безумное утверждение. Миледи так любила свою питомицу, что порой смотреть на это было невыносимо. Собачка не лаяла, а жалобно подвывала, юный лорд Жиль ужасно от этого раздражался и постоянно ее мучил. Я знала, что он ревновал ее к матери, уделявшей животному больше внимания, чем собственному сыну. Поэтому, когда ее обнаружили подвешенной за хвост, ни у кого не возникло сомнений относительно того, кто это сделал. На теле собачки не нашли никаких ран, так что мы не могли сразу сказать, как она умерла. |
