Монтальбано наклонился к «'Нтонио».

– Что он говорил, чтобы ты ему отдал завтрак?

– Он не по‑нашему говорил. Я не понял. Тогда он схватил мой ранец и открыл его. Я хотел отобрать, но он мне как вмажет! Забрал яичницу и сбежал.

– Продолжайте расследование, – приказал Монтальбано полицейским и ушел, чудесным образом сохраняя серьезный вид.

В эпоху, когда Сицилия была населена мусульманами, а Монтелуза носила имя Керкент, арабы отстроили на окраине городка квартал, в котором никого, кроме них, не было. Когда мусульмане бежали, в их домах поселились монтелузцы, и название квартала переиначили по‑сицилийски: Рабато. Во второй половине нашего века здесь случился страшный оползень. Немногие уцелевшие дома были наполовину разрушены, перекошены, в общем, едва сохраняли равновесие. Арабы, вернувшиеся на сей раз в роли городской бедноты, снова заняли их, заменяя недостающую черепицу жестяными листами, а разрушенные стены – картоном.

Сюда Монтальбано привез Айшу с жалким собранным ею узлом. Старуха в благодарность обняла и расцеловала «дядю», как она продолжала его называть.

Было уже три часа, а Монтальбано так и не поел, и в животе у него уже урчало. Он зашел в ресторанчик Сан‑Калоджеро и сел за столик.

– Найдется что‑нибудь поесть?

– Для вас – всегда, комиссар.

В этот самый миг он вспомнил про Ливию. Она совершенно вылетела у него из головы. Монтальбано бросился к телефону, на бегу лихорадочно подыскивая себе хоть какое‑нибудь оправдание. Ливия говорила, что приедет к часу. Наверняка она уже рвет и мечет.

– Ливия, дорогая.

– Я только что вошла, Сальво. Самолет задержался на два часа, даже ничего не объяснили. Ты волновался, дорогой?

– Еще бы не волновался, – бесстыдно соврал Монтальбано, чувствуя, куда ветер дует. – Звонил домой каждые пятнадцать минут, и никто не поднимал трубку. Вот недавно позвонил в аэропорт Пунта‑Раизи, и мне сказали, что рейс задерживается на два часа. Только тогда наконец успокоился.

– Прости меня, милый, я не виновата. Когда ты приедешь?

– Как назло, прямо сейчас не могу. Я в Монтелузе, совещание в самом разгаре – продлится еще не меньше часа. Потом сразу поеду к тебе. Ах да – сегодня мы ужинаем у начальника полиции.

– Но мне даже нечего надеть!

– Пойдешь в джинсах. Поешь – наверняка Аделина что‑нибудь приготовила, посмотри в духовке или в холодильнике.

– Да ладно, я подожду, поедим вместе.

– Я уже перекусил бутербродом, так что не голоден. До скорого.

Он вернулся за столик, где его ждали полкило хрустящих жареных султанок.

Утомившись с дороги, Ливия прилегла. Монтальбано разделся и лег рядом. Стоило им поцеловаться, как Ливия отодвинулась и принялась изводить его попреками:

– От тебя пахнет чем‑то жареным.

– Ну еще бы. Представляешь, битый час допрашивал одного типа в закусочной.

Они занимались любовью не торопясь, зная, что времени у них в избытке. Потом сидели на кровати, облокотившись на подушки, и Монтальбано рассказывал ей об убийстве Лапекоры. Чтобы развеселить Ливию, он поведал, как приказал арестовать мать и дочь Пиччирилло, столь обеспокоенных своей репутацией. Рассказал и как купил бутылку вина бухгалтеру Куликкье, потому что свою тот выронил возле трупа. Вместо того чтобы рассмеяться, как он надеялся, Ливия холодно посмотрела на него.

– Ну ты и говнюк.

– Прошу прощения? – переспросил Монтальбано с надменностью английского лорда.

– Говнюк и настоящий мужчина‑шовинист. Срамишь двух этих несчастных женщин, а бухгалтеру, который не постеснялся кататься в лифте вместе с трупом, покупаешь вино.