Изменить размер шрифта - +
Он продал и склад, выручил немало денег. Все документы у него хранятся здесь, в папках, ваш синьор Лапекора был человек аккуратный, если бы мне пришлось проводить инспекторскую проверку, я бы не нашел, к чему придраться. Четыре года спустя, тоже в январе, он получает разрешение вновь открыть фирму. Но он не выкупил свой склад и не приобрел никакой другой. Хотите, я вам кое‑что скажу?

– Кажется, я уже знаю. Вы не нашли следа ни одной сделки с тысяча девятьсот девяносто четвертого года по сегодняшний день?

– Именно. Если Лапекоре нужно было проводить здесь всего несколько часов в неделю – судя по соседней комнате, – какой смысл снова открывать фирму?

– Следов недавней переписки вы тоже не нашли?

– Нет, синьор. Все письма четырехгодичной давности.

Монтальбано взял со стола пожелтевший конверт и показал его инспектору.

– Вам не попадались такие же, только с английским текстом?

– Ни одного.

– Послушайте, инспектор. Месяц назад одна местная типография доставила Лапекоре сюда, в контору, пачку почтовых бланков. Если вам не попался даже один‑единственный, как по‑вашему, мог ли он их все израсходовать за четыре недели?

– Не думаю. Вряд ли он столько писал, даже когда дела шли хорошо.

– А вы не находили писем от зарубежной фирмы «Асланидис», экспортирующей финики?

– Нет, синьор.

– А они приходили, мне сказал почтальон.

– Комиссар, а вы искали у Лапекоры дома?

– Да. Там нет ничего, что касалось бы его новых сделок. А хотите узнать кое‑что еще? Иногда ночью, по вполне достоверным сведениям, здесь в отсутствие Лапекоры кипела жизнь.

И он рассказал о Кариме, о ее приятеле‑брюнете, которого принимали за племянника покойного, как он ждал в конторе телефонных звонков и звонил сам, а также писал письма, но только на своей портативной пишущей машинке.

– Мне все ясно, – заключил Лагана. – А вам?

– Мне тоже. Но хотелось бы сначала услышать ваше мнение.

– Фирма служила прикрытием, ширмой для каких‑то других операций, но только не для импорта фиников.

– Согласен. А когда Лапекора был убит или хотя бы в предыдущую ночь, они пришли сюда и избавились от всех улик.

 

Монтальбано зашел в комиссариат. За коммутатором, разгадывая кроссворд, сидел Катарелла.

– Утоли мое любопытство, Катаре, сколько времени у тебя уходит на один кроссворд?

– Они мудреные, доктор, до того мудреные! Над этим я уже месяц бьюсь, и все никак.

– Есть новости?

– Ничего значительного, доктор. Подожгли гаражи Себастьяно Ло Монако, туда поехали пожарники и все погасили. Пять машин, что стояли в гаражах, обгорели. Потом еще стреляли в одного, по имени его звать Кварантино Филиппе, но эти ошиблись и разбили стекло, которое в квартире, где живет синьора Пиццуто Савериа, а эта так перепугалась, что пришлось ей отправиться в больницу. Еще один поджог, точно преднамеренный, тоже, значит, пожар. В общем, комиссар, мелочи, всякая ерунда, ничего примечательного.

– Есть кто‑нибудь на месте?

– Никого, комиссар. Все при исполнении по этим делам.

Он зашел в свой кабинет. На столе стоял фирменный пакет из кондитерской Пипитоне. Он открыл его. Канноли, пончики, торрончини.

– Катаре!

– Есть, доктор!

– Кто сюда поставил эти сладости?

– Доктор Ауджелло. Говорит, купил для мальчишечки, которого нынче ночью нашли.

Какая предупредительность, какое внимание к бедному ребенку, синьор Ауджелло! Надеялись, что на вас еще раз взглянет Ливия?

Зазвонил телефон.

– Доктор? Тут господин судья Ло Бьянко хочет с вами поговорить!

– Соедини.

Быстрый переход