Печи еще только начали разогреваться. Ричер увидел дюжины блестящих подносов. Молоко, сахар, масло. Резервуары с расплавленным шоколадом. Стальные рабочие поверхности. Дверь в конце короткого коридора, выложенного плиткой. Женщина провела их по нему, и Ричер с Грегори оказались в переулке с кирпичными стенами, достаточно широком для тележек и грузовых машин, какими пользовались в начале двадцатого века. Переулок шел с востока на запад вдоль всего квартала и с одной стороны выходил на Томпсон-стрит — этот выход был перекрыт воротами, — а с другой заканчивался коротким проходом, ведущим к воротам, которые они уже видели на Спринг. Интересующее их здание сзади выглядело таким же обветшалым, как и спереди. Или даже хуже. Меньше граффити, зато гораздо больше разрухи. Потрескавшиеся кирпичи, повсюду мох от сырости.
Одно окно на первом этаже. И задняя дверь.
Она была такого же темно-красного цвета, что и та, которая выходила на улицу, только выглядела еще более старой и ветхой. Складывалось впечатление, что деревянную основу зашили сталью, а потом какой-то ветеран, вернувшийся из Кореи и отчаявшийся найти работу, согласился ее покрасить. Или после Второй мировой войны. А может, даже Первой. Ручка представляла собой старомодный медный шар, черный и изъеденный временем. Сказать, прикасались ли к ней в течение последнего часа, не представлялось возможным. Ричер взялся за нее и толкнул дверь. Она открылась на восьмую часть дюйма и остановилась.
Пути внутрь не было.
Ричер повернул назад и направился к кухне шоколадницы. Она выдавливала расплавленный шоколад из тяжелого льняного мешка с серебряным наконечником на бумагу для выпекания, располагая капли через каждые два дюйма.
— Хотите облизать ложку? — спросила она, заметив, что Ричер за ней наблюдает.
— Вы видели кого-нибудь в соседнем доме?
— Никого не видела, — ответила она.
— Никто не входил и не выходил?
— Ни разу, — повторила она. — Это пустующее здание.
— Вы здесь каждый день?
— С семи тридцати утра. Первым делом я включаю печи, а выключаю их в десять вечера. Затем все убираю и ухожу примерно в половине двенадцатого. Шестнадцатичасовой рабочий день. Я работаю четко и точно, как часы.
— Семь дней в неделю?
— У меня маленький бизнес. Мы никогда не отдыхаем.
— Тяжелая у вас жизнь.
— У вас тоже.
— У меня?
— В городе полно крыс.
Ричер кивнул.
— А кто владеет домом?
— Разве вы не знаете? — удивленно спросила женщина. — Вы же работаете на городской совет.
— Вы могли бы сэкономить нам время, — сказал Ричер. — В официальных бумагах царит жуткий беспорядок.
— Понятия не имею, — ответила женщина.
— Ладно, — сказал Ричер. — Желаю вам удачного дня.
— Посмотрите на окне со стороны улицы, там полно разных номеров телефонов. Может, найдете номер владельца. Вы даже представить себе не можете, сколько мне пришлось заполнить бумаг, чтобы отремонтировать мой магазинчик.
— Спасибо, — сказал Ричер.
— Хотите шоколадку?
— Я на работе, — отказался он.
Они с Грегори вышли в переднюю дверь магазина, повернули направо и взглянули на окно интересовавшего их дома со стороны улицы. Изнутри на нем висели темные шторы. На окне было приклеено около дюжины официальных разрешений. Стекло было грязным и закопченным, а бумаги — сухими и скрученными. Сроки их действия давным-давно прошли. Но на них имелись телефонные номера, написанные черным маркером, по одному на каждого участника заброшенного проекта. |