Ронан вцепился в металлическую штуку. Внутри него беспокойно дернулся желудочек сердца. Кровь хлынула в пустую полость его сердца.

— УБИРАЙСЯ! — закричала Девочка-Сиротка.

Его веки распахнулись.

— Добро пожаловать назад на землю живых, матрос. — Над ним склонился Кавински. — Помни: ты берешь таблетку, или она берет тебя.

Ронан не мог двигаться. Кавински одарил его поддерживающим хлопком кулака по груди.

— Ты в порядке, — дружелюбно сказал он. Он налил немного пива в несопротивляющиеся губы Ронана и допил остальное сам. Солнце было странным за лобовым стеклом, как будто время прошло, или машина подвинулась. — Что, черт возьми, у тебя там?

К рукам Ронана возвратилась чувствительность. Он держал металлическую клетку с маленькой стеклянной Камаро внутри. Это не имело никакого сходства с бум-боксом, который он планировал достать. Это было чуть больше похоже на настоящую Камаро. Внутри стеклянной машины сидел безымянный водитель, выражение его лица было неопределенно потрясенное.

— Дорогой Дик, — выдал Кавински. — Езди теперь на этом!

На этот раз Ронан рассмеялся. Кавински показал ему собственный приз: серебряный пистолет с гравировкой «УБИЙЦА СНОВ» на дуле.

— Ты не прокрался, не так ли? — сказал он осуждающе. — Украдкой войти, украдкой выйти. Взять твою фигню и убраться. До того, как место заметит.

— Гребанная таблетка, — проворчал Ронан.

— Это чудесное лекарство. Черт, моя мама его любит, чувак. Когда она начинает крушить все в доме, я крошу одну для нее. И подсыпаю в коктейль. Тут ты можешь шутить, чувак. Это легко. Давай. Я широко открылся для тебя.

— Какое у тебя место?

Кавински положил еще две таблетки на приборную панель; они танцевали и дрожали под ударами динамиков. Песня лукаво твердила Ронану: «Аре махай се, аре махай се, аре махай се». Кавински вручил ему пиво.

— Мое секретное место? Ты хочешь в мое секретное место? — Кавински завыл от смеха. — Я знал.

— Отлично. Не говори. Ты подсыпаешь таблетки в напиток матери?

— Только когда она ворует мои вещи. Раньше в Джерси она не была такой сукой.

Ронан не много знал о домашней жизни Кавински, ничего другого, кроме легенды, которую знали все: его отец, богатый, властный болгарин, жил в Джерси, где он, возможно, был ганстером. Его мать, загорелая и привлекательная, сложенная из нестандартных по заводским меркам частей, жила в пригородном особняке с Кавински. Это была история, рассказанная Кавински. Это была легенда. Ходили слухи, что носовая перегородка его матери была съедена кокаином, а патриархальный инстинкт его отца умер, когда Кавински попытался его убить.

С Кавински всегда было сложно сказать, что реально. Сейчас, глядя на него, держащего идеальное хромированное огнестрельное оружие, полученное обманным путем, стало даже сложнее.

— Правда, что ты пытался убить своего отца? — спросил Ронан. Он, задавая вопрос, смотрел прямо на Кавински. Его непоколебимый взгляд был его вторым лучшим оружием после его молчания.

Кавински глаз не отвел.

— Я никогда не пытаюсь что-либо сделать, чувак. Я делаю то, что собираюсь.

— Слухи утверждали, что ты именно поэтому здесь, а не в Джерси.

— Он пытался меня убить, — ответил Кавински. Его глаза блеснули. У него не было радужной оболочки. Просто черное и белое. Линия его улыбки была уродливой и распутной. — А он не всегда делает то, что собирается. В любом случае, меня сложнее убить. Ты убил своего старика?

— Нет, — сказал Ронан. — Вот это убило его.