У Ронана была тысяча ночных кошмаром о том, как с Мэттью что-то случается.

Мэттью подсознательно оставил достаточно места для Ноа, но не удостоил того приветствием. Ронан когда-то спросил Ноа, выбрал ли тот быть невидимым, и Ноа загадочно ответил с болью в голосе:

— Почему тебе надо постоянно твердить об этом?

— Ты видел лицо Деклана? — прошептал Мэттью Ронану. Грустно играл орган.

Деклан сдерживал голос достаточно тихим для церкви.

— Вообще-то я здесь.

— Кража со взломом, — сказал Ронан. Серьезно? Такая же правда, как та болезнь, которая, как думал Деклан, могла его убить.

— Иногда, когда я звоню, — пробормотал Деклан все еще тем странным низким голосом из-за попытки не двигать ртом в процессе, — мне действительно нужно, чтобы вы приехали.

— Мы беседуем? — спросил Ронан. — Это именно то, что сейчас происходит?

Ноа усмехнулся. Он не выглядел слишком набожным.

— Кстати, Джозеф Кавински — не тот, с кем я бы хотел, чтобы вы тусовались, — добавил Деклан. — Не фыркай. Я серьезно.

Ронан же вложил в свой взгляд все презрение, на которое был способен. Через Ноа потянулась дама, чтобы нежно погладить голову Мэттью, прежде чем продолжить идти по проходу. Её, похоже, не волновало, что ему пятнадцать, что было в порядке вещей, потому что его это тоже не волновало. Ронан же с Декланом наблюдали за этим взаимодействием с благостным выражением лиц родителей, которые наблюдают за своим одаренным чадом за работой.

Деклан повторил:

— Ну, он действительно опасен.

Иногда казалось, что Деклан думал, будто то, что он на год старше, давало ему особые знания о темной стороне Генриетты. А в виду он имел вопрос: знал ли Ронан, что Кавински был наркоманом.

Ноа прошептал ему на ухо:

— А крэк — то же самое, что и скорость?

Ронан не ответил. Он не думал, что это была очень соответствующая для церкви беседа.

— Я знаю, ты думаешь, ты никчемный, — сказал Деклан. — Но ты и приблизительно не такая задница, каким себе представляешь.

— Ох, иди к черту, — выплюнул Ронан, прямо когда мальчики, прислуживающие у алтаря, открыли задние двери.

— Парни, — умолял Мэттью. — Будьте благочестивы.

И Деклан, и Ронан замолчали. Они молчали на протяжении всего церковного гимна в начале, который Мэттью весело пел, все чтения, во время которых Мэттью любезно улыбался, и проповедь, которую Мэттью спокойно проспал. Они молчали на протяжении всей литургии, пока Ноа сидел на скамье, Деклан ковылял по проходу и ослабил узел на галстуке, а Ронан закрыл глаза и обращался к Богу: «Пожалуйста, Господи, что я? Скажи мне, что я?» Мэттью покачал головой в сторону вина. И, наконец, молчали на протяжении заключительного гимна, когда священник и служители алтаря выходили из церкви.

Они обнаружили подругу Деклана, Эшли, ожидающую на тротуаре прямо снаружи главного входа. Она была одета в то, что только что было на обложке журналов «People» или «Cosmopolitan», а ее волосы окрашены во все оттенки светлого. У нее в каждой мочке ушей висели по три маленьких золотых сережки. Казалось, она не обращала внимания на измены Деклана, и Ронан ее ненавидел. Если по справедливости, то она тоже ненавидела Ронана.

Ронан выдал ей улыбку.

— Боишься, что загоришься, если войдешь?

— Я отказываюсь участвовать в церемонии, которая не допускает равных духовных привилегий женщинам, — сказала она. Она не встречалась глазами с Ронаном, пока это говорила, хотя она вовсе не смотрела и на Ноа, а тот странно хихикал.

— Вы оба покупаете свои убеждения по одному каталогу? — спросил Ронан.