Ронан прекратил всерьез искать, а просто открывал и захлопывал ящики ради удовольствия слышать этот грохот. Он не был уверен, что хуже: отъезд или ожидание отъезда.

— Ну, это совсем не разочарование, — заметил Адам, демонстрируя рулетку, которую он нашел. Лента в ней растягивалась до двух футов шести дюймов и не больше. — Я бы выбросил ее на следующее утро.

— Идеально для измерения ящиков с хлебом, — сделал наблюдение Гэнси.

— Может, у нее ностальгическая ценность.

— Что насчет этого? — Блу в холле коснулась лепестка идеально синей лилии. Одной из дюжины, собранной в букет на столе. Ронан никогда особо не думал об этих цветах, а когда думал, то всегда полагал, что они искусственные, так как в вазе с ними никогда не было воды. Белые и синие лилии были увеличенного размера, похожие на паука с пористыми тычинками, таких бутонов он нигде больше не видел. Оглядываясь назад, он понимал, что должен был знать лучше. Адам отщипнул почку и повернул сырой стебель к другим парням.

— Они живые.

Таким вещам Гэнси не мог сопротивляться, так что Адам и Ронан направились дальше по холлу в столовую, пока Гэнси задержался у цветов. Когда Ронан обернулся через плечо, Гэнси стоял, держа в ладони один из бутонов. Было что-то смиренное и внушающее благоговение в том, как он стоял, что-то признательное и тоскливое в его чертах, когда он смотрел на цветок. Это было странное почтительное выражение лица.

Каким-то образом это заставило Ронана злиться сильнее. Он быстро отвернулся, пока Гэнси не поймал его за тем, что он наблюдает. В бледно-серой столовой Адам снимал деревянную маску с крюка на стене. Она была вырезана из мягкого темного дерева и выглядела как дешевый туристический сувенир. Дырки для глаз круглые и удивленные, губы сложены в легкую улыбку, достаточно большую для большого количества зубов. Ронан бросился через комнату.

— Нет.

Маска с грохотом упала на пол. Адам пораженно уставился туда, где Ронан схватил его за запястье. Ронан чувствовал свое собственное сердцебиение и стук сердца Адама через его запястье.

Тут же он освободил его и отпустил. Он поднял маску. И вернул ее на стену. Но пульс при этом не успокоился. Он не взглянул на Адама.

— Не надо, — сказал он. Но он не знал, что просил Адама не делать. Возможно, версия маски у его отца была полностью безопасна. Вполне вероятно, что она становилась смертельной только на голове Ронана.

Внезапно он не мог выдержать ничего этого: ни грез своего отца, ни дома своего детства, ни собственной кожи.

Он ударил кулаком по стене. Суставы вонзились в штукатурку, и штукатурка впилась в кожу. В момент он ощутил, как разорвалась кожа. Он оставил слабый оттиск своего гнева на стене, но она не треснула.

— Ох, да ладно, Линч, — сказал Адам. — Ты пытаешься сломать руку?

— Что это было? — позвал Гэнси из другой комнаты. Ронан понятия не имел, что это было, но он сделал это снова. А затем он пнул один из обеденных стульев. Швырнул высокую корзину с магнитофонами и свистульками напротив стены.

Сорвал несколько маленьких рамок с креплений. Раньше он бывал зол, но теперь он был ничем. Просто суставами и искрами боли.

Его рука резко остановилась на замахе.

Захват Гэнси был крепким, а его лицо в двух дюймах от лица Ронана не выражало веселья. Его взгляд одновременно светился молодостью и опытом. Больше опытом, чем молодостью.

— Ронан Линч, — сказал он. Это был голос, который Ронан не мог не слушать. В нем была вся та уверенность, которой у Ронана не было.