Они выпили еще граммов по пятьдесят, и Китаец отправился готовить омлет и варить какао. Но Бухману, очевидно, скучно было сидеть в гостиной одному, и он приковылял на кухню.

– А это что за патриарх? – показал он глазами на висящий портрет Фу Си. – Хитрый такой, видать… Бровки так и играют. Весь в тебя, – пошутил он.

– Фу Си, – нехотя процедил Китаец, взбивая яйца.

– Ты вот говоришь: Фу Си, и все. Как будто это что-то мне объясняет, – с наигранной обидой сказал Бухман. – Вот, например, у наших были и Авраам, и Исаак, и Иаков – это понятно. Это сейчас в школе проходят. А Фу Си… Кто таков, где жил, что делал?

– Первый китайский император, – бросил Китаец, – третье тысячелетие до нашей эры. Первым начал изучать «все вещи на небе и на земле». Изучал астрономию, движение Солнца, планет и звезд, изучал почву – какая больше подходит для земледелия. Изучал погоду, приливы и отливы, регулярную смену времен года. Наряду с этим увлекался естественной историей, знал языки птиц и зверей. Создал восемь триграмм.

– Что мне у вас, у китайцев, нравится, так это то, что ваши императоры учеными и просвещенными были. Не то что здешние, нынешние… – меланхолично заметил Бухман.

– Не все были такими. – Танин принялся раскладывать омлет по тарелкам. – Вот, например, Цинь Ши-хуан, первый император династии Цинь, объединивший шесть других царств, которые существовали на территории страны, чтобы укрепить и увековечить буквальным образом свою династию, прибегнул к репрессивным мерам. Искоренял всяческую ученость, чтобы народ жил в невежестве и покорности. Приказал даже закопать заживо всех ученых, разыскать и уничтожить все литературные и философские труды. Не тронул только «И-Цзин». Потому что он нужен был ему и его сановникам для предсказания будущего и управления государством.

– Но все-таки сам-то он просвещенным был, – возражал Бухман.

Китаец достал с полки котелок, в котором обычно варил какао. Увидев эту грязную посудину, Бухман пришел в состояние чрезмерного возбуждения.

– Это ты в этом котле готовить какао собираешься? – он покатился со смеху. – Не-ет, Китаец, тебе определенно нужна женщина. Ты его хоть моешь иногда?

– Три раза в год. – Китаец слабо улыбнулся.

Услышав такой точный и серьезный ответ, Бухман захохотал еще самозабвеннее.

Котелок и впрямь чистотой не блистал. Его объем из-за накипи и засохших по стенкам пленок уменьшился до двух чашек.

Китаец считал, что все дело в этих пленках. Они придавали напитку особый, можно сказать, первозданный и неповторимый вкус. Он называл это чудо «два в одном», или «какао в какао». Бухман был незнаком с подобным взглядом на вещи, поэтому вид грязного котелка не вызвал у него ничего, кроме брезгливого отвращения и колик смеха.

– Ты попро-обуй, – улыбался Китаец, – сам оценишь.

Водрузив котелок на огонь, он принялся помешивать молоко и растворенный в нем порошок.

– Нет, Танин… – устав смеяться, с наигранным сокрушением покачал головой Бухман, – женщина тебе все-таки нужна.

– Ты как заезженная пластинка, – усмехнулся Китаец.

– О! – воскликнул Бухман. – Я придумал, чем тебе заниматься! Гаданием на твоей «И-Цзин». А что, дай объявление. Помещение у тебя есть. Кстати, – уминая омлет, ухитрялся болтать без умолку Бухман, – та запертая на ключ комната… Что у тебя там? Тростник, татами? Признавайся, мамуся!

Бухман снова расхохотался.

– Вещи отца и тетки, – с достоинством ответил Китаец. – Книги, бумаги…

– Великий человек был твой отец, – причмокивал Бухман, – такого специалиста не оценили! Сколько он в Китае прожил?

– Семь лет, а потом еще приезжал, когда в Москве поселился.