И как мне её описать? Совсем молодая деваха, в белом костюме — брючки, пиджачок, все как литое сидит — пиджак расстегнут, и кремовая блузка видна, а сама она из себя красавица писаная, волосы как золото, и золото это сверкает на солнце, в глазах будто море плещется, а вся её стать… Ну, прямо Царевна Лебедь, честное слово!

И вот, эта красавица, продолжая разглядывать меня, будто насекомое какое, достает сигареты, раскуривает одну — и дорогущие они у нее, видно, эти сигареты, потому что на меня сразу таким ароматом повеяло, какого в наших краях в жизни не бывало — и вроде даже слегка улыбается. Но молчит.

И я молчу. Я одно соображаю: красавица или не красавица, а свидетель она, что я мертвое тело не на положенном месте нашел, и теперь эту мою находку не утаишь, на два метра дальше могилу быстренько выкопав…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

А потом она заговорила.

— Ты знаешь, кто это? — совершенно спокойно спросила она.

Ни охов, ни возгласов, ни даже сочувствия мне, что я влип — будто каждый день свеженькие трупы в земле находят.

Я так растерялся перед этим её спокойствием, что ответил одним словом, как есть:

— Знаю.

Она кивнула и опять замолчала. От аромата её сигареты у меня голова кружилась. Потом она поглядела на часы.

— Сколько у тебя времени?

— Часа три, — ответил я.

— Тогда копай дальше.

— А с ней-то… — я совсем очумел. — С ней-то как быть?..

— Выкопаешь, оттащишь в сторонку, в те кустики. Потом, когда работу закончишь, сгоняешь домой за тачкой… Ведь тачка у тебя есть?

— Есть, — пробормотал я.

— Вот и отлично. Тачку возьмешь и мешок побольше. Мы её в мешок запихнем и ко мне отвезем, на участок, будто ты мне мешок картошки продал.

— А где ж он… ваш участок?

— Вон там, — она махнула рукой в сторону поля и дальнего перелеска. Я понял, что она имеет в виду. В той стороне, километрах в полутора от нашей деревни, в глубь от берега, было несколько старых домов, проданных под дачи, где только летом люди жили. Промеж себя мы это место так и называем: "Дачный Хутор". Я о нем подробней ещё скажу, о том, как он на две половинки делится. Мне, как и многим мужикам, доводилось там шабашить, и теперь я пытался представить, в каком доме она живет, ведь мне её никогда раньше видеть не случалось. А она продолжила. — Да ты копай, а то опоздаешь к сроку. И не бойся, труп не гнилой, в руках не развалится, и вонять не будет.

И эту фразочку выдает с таким же ледяным спокойствием. Как будто, действительно, мешок картошки доставить ей велит.

Ну, мне её предложение, в общем-то, на руку, отпадает вопрос, что делать с телом, поэтому я беру лопату и копаю дальше. А в голове нехорошая мысль: и почему она так озабочена тем, чтобы этот труп получить? Может, она сама несчастную "таджичку" и перезахоронила? Но нет, я бы заметил, что бугорок могилы кто-то потревожил, ведь бугорок и осесть успел, уплотниться, и травой всегда зарасти. И потом, у тела такой вид, будто померла "таджичка" чуть ли не сию минуту.

Я копаю — и мне все хуже становится. Во-первых, всякие сомнения отпадают, что "таджичка" померла совсем недавно — ну, день-другой, не больше. Так кого ж мы тогда три месяца назад хоронили, в закрытом гробу? Не даром, видно, крышку гроба при прощании не открывали. Но тогда, выходит, её родственники знали, что не их племянница там лежит? Так почему ж это потребовалось скрывать от всех? Словом, вопросы копятся.