— Вот пусть они и выиграют этот бой, — сказал Повар. — И дивчину поберегите. Незачем ей помирать за чужие грехи. Мы с ней и так, по-хорошему договоримся. Давай-ка, поспеши, милый, пока не поздно.

Теперь настал черед Лексеича озадачиться. Не зная на данный момент всего, он мог уразуметь лишь одно: Повару каким-то образом стало известно о неравном бое, принятом тремя дюжими парнями, и ему это так понравилось, что он решил переиграть все задуманное прежде. С Поваром такое случалось. Иногда Лексеичу думалось, что в генерале есть что-то от сказочной Бабы Яги — из тех сказок, где Баба Яга говорит добру молодцу: "Угодишь мне — обед сготовишь, напоишь, накормишь, в избе чисто приберешь, отблагодарю, чем пожелаешь, не угодишь — на лопату да в печи зажарю!" И уж если добрый молодец угождает, то она и Кащея победить поможет, и волшебное яблочко даст, и коня волшебного… И когда генералу кто-то так угождал, он мог и свой смертный приговор отменить, и вывести человека из-под всех ударов…

И эта черта в крутом — и беспощадном, в общем — характере старика тоже очень нравилась Кривцову Александру Алексеевичу.

В общем, заключил Лексеич, сведения о трех парнях, готовых насмерть стоять, защищая невинную и беззащитную девушку, дошли до Повара (интересно, откуда?) и так ему угодили, что он в очередной раз проявил свой нрав.

И Лексеич поспешил отдать все нужные распоряжения.

Всего этого Богомол не знала. И сейчас, сидя в комнате для особенно важных клиентов бернского банка, она перенеслась мыслями ко второй тайне "дурного дома".

Яков Бурцев правильно предположил, что эта тайна связана с "пустым" периодом истории дома. А еще, при своей природной наблюдательности, он не зря зафиксировал, что "Татьяна" со странной, излишней тщательностью осматривала тело убитой "таджички" — будто что-то особенное искала. Можно сказать, он был почти в одном шаге от разгадки. Но, разумеется, он этот шаг никогда бы не сумел сделать: для этого требовались и иной жизненный опыт, и иные знания, и иное умение сопоставлять внешне далекие друг от друга вещи.

В конце пятидесятых годов дом был превращен в строго секретный центр по разработке смертоносных препаратов. Собственно лаборатории и исследовательские помещения располагались в огромном подвальном этаже (где при прежнем владельце были камеры и комнаты для допросов), а два верхних этажа были жилыми. Дом был удобен во многих отношениях: он был достаточно большим, чтобы вместить необходимый коллектив работников; он находился на отшибе и не только не привлекал внимания, но и несколько отпугивал местных жителей; система его охраны давно была налажена. Имелись и другие преимущества.

Но случались и накладки, и неприятности. Трое исследователей, не проявлявшие должной осторожности, погибли от яда собственной разработки. Тела вывезли быстро и тихо, но, как случается в сельской местности, кто-то что-то заметил (вроде, кто-то из местных пьянчуг, отсыпавшийся в кустах неподалеку, проснулся как раз тогда, когда выносили трупы), пошли смутные слухи (пьянчуге не очень верили — чего не привидится с налитых глаз? — но приятно было посмаковать страшное, и это удовольствие попугать себя и других вытесняло недоверие, заставляло забыть, откуда вся история пошла), преобразовавшиеся в итоге в легенду об убийстве семьи дачников — такой важной семьи, чуть ли не из ЦК, что власти предпочли скрыть её гибель.

В конце шестидесятых годов работы прекратились, лаборатория была законсервирована. Почти все подвалы замуровали — за исключением одного подвального помещения, вполне соответствующего по размерам обычному дачному дому и как раз подходящего для хранения овощей, старой рухляди и кой-какого инвентаря.