— И сюда залезли, значит… — подытожила она.

— Залезли… — и, словно какой бес проклятый меня за язык тянул, опять бухнул лишнее. — Видно, крепко их жизнь допекла, раз даже в этот дом сунуться не побоялись, с его дурной славой…

— Вот как? — она резко повернулась ко мне. — У дома дурная слава? Почему?

— А хрен его знает. Байки разные травят, ещё с моего детства. Это сколько ж лет, понимаете, он пугалом чудится…

— И не зря чудится, раз так отыгрался на этой девчонке за то, что она его покой потревожила, верно?

— Вроде, верно, — неуверенно сказал я.

— А сам как ты думаешь, по характеру ран, чья это работа — местных или приезжих?

— Гм… — я задумался. — Я бы сказал, почти местных… То есть, таких, кто вырос и родился тут, а потом в город переехал и в городские бандюги заделался. Потому как у нас народ вот так, долго и умышленно, зверствовать не стал бы. Это, там, спьяну ребра поломать, или граблями по черепу вломить до мозговой косточки, это наше дело, но так, чтобы… А с другой стороны, если бы они местность не знали, то "таджичку" бы не выследили и не закопали там, где закопали. Потому что кладбище должно двигаться чуть в другую сторону, и это чистая случайность, что я решил могилу сместить, из-за того, что напарник запил… А так бы ещё два-три года не стали бы там рыть. И они это знали, выходит… — я чувствую, что зарапортовался малость, в эти во всех "знали-не знали", но она, вроде, схватывает. Улавливает, то есть, что я хочу сказать.

— То есть, — подытоживает она, — молодая шпана здешняя, которая не так давно из деревни в город переехала, чтобы заделаться "бойцами" при крупных бандюгах, а кто-то, может, и сам в крупные бандюги выбился?

— Приблизительно так, — киваю я.

— М-да… — она тоже кивает, потом опять на труп задумчиво смотрит. Но это не объясняет, чем "таджичка" им помешала, верно?.. Ладно, ступай! — вдруг бросает она, не дожидаясь ответа. — Вот тебе за труды!

И дает мне — вы не поверите — тысячу рублей, сотенными бумажками.

Я прямо обомлел. Это ж, сами понимаете, чуть не месячную шабашку в один день огрести.

— И это все мне? — глупо спрашиваю.

— А кому ж еще? — усмехается она.

— А если… это… — я замялся. — Если ещё что отрабатывать, так не нужно?

— Завтра подойди, — она сказала это, не оглядываясь на меня, она какие-то свои проблемы решала. — Может, и понадобишься.

— Понял… — говорю я. — Понял!

И, значит, бочком, бочком, и к выходу. Ох, и дунул я из этого дома! И, главное, бегу и зарок даю себе, больше с этой "шабашкой" не связываться ни за что, несмотря на любые деньги. Но слаб человек!.. То есть, не то, чтоб слаб. Я бы на тысячу загулял, и никакие бы проблемы меня не касались, но получилось так, то я и не связывался, оно само со мной связалось, если можно так выразиться…

Но вы послушайте, что дальше было.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Я, значит, рванул оттуда — сам не помню, как все эти тропинки и выкрутасы Старых Дач преодолел — и прямым ходком назад на кладбище. Сел у вырытой могилы, лопату в руки взял, и вид у меня такой, будто только что эту могилу закончил.

Где-то с полчаса прошло, а тут и дедка везут — Николая Аристарховича, значит.