Гораздо больше времени и сил ей потребовалось, чтобы сдержать слезы. – Я… не знаю… кажется, я раздумала.
– Я тоже, – быстро сказал Вильбанд. – То есть… наоборот. Значит, подтверждаю сказанное ранее. Что это бессмысленно. Я недостоин Курделички.
У Зехения слегка отвисла челюсть. У Дебрена – нет. В частности, потому, что пораженная словами камнереза Курделия низко наклонила голову. И приоткрыла участок скалы, которого вообще-то и раньше не прикрывала, но который чародей как-то проглядел.
– Ну тогда… – Он потянул носом. – С этим покончено. Может, лучше поговорим о вещах более серьезных. – Дебрен приободрился, даже заставил себя взглянуть ей в лицо. Хотя увидеть удалось в основном челку. – Итак – о серьезном, – ворчливо продолжил он. – Ты свои соображения представила, осталось только одно. Мы забыли о мелочи. Ты его любишь, причины есть. Но может случиться так, что когда-нибудь ты отделишься от этой скалы. И что тогда?
Курделия подняла голову. Дебрен думал, что уже позавидовал камнерезу во всем, в чем можно было позавидовать. Он ошибался. За такое непонимание в огромных, изумленных глазах он отдал бы…
– Что тогда? – Она не была глупа, так что догадалась. И залилась румянцем. – О Боже, ты думаешь, я только поэтому… Что, если я смогу возить свою задницу по свету и подставлять кому только захочу, то Вильбанда, как использованную портянку, – на свалку?!
– Ну, так бы я этого не сформулировал, – усмехнулся магун себе под нос.
– Графиня – женщина порядочная, – забеспокоился Зехений. – Приличия не позволили бы ей…
– Плевала я на порядочность и приличия! – Скатерть снова чуть было не свалилась с возмущенно вздымавшейся груди. – Вы не понимаете?! Я люблю его! Его, а не просто единственного, который на меня польстился! Его! Здесь, на скале, а если Бог даст, то, возможно, когда-нибудь и в постели! На телеге, под телегой, на дышле от этой проклятой телеги.
– Что тебе далась эта телега? – пробормотал пораженный силой ее реакции Вильбанд.
– Потому что я куплю телегу, если только мы сможем отсюда сдвинуться! Самую лучшую! Я стану возить тебя по округе и показывать бабам самого лучшего мужа, какого только здешняя округа видела! А если хоть одна что-нибудь пискнет об отсутствующих ногах, то я ей… – Она осеклась и вдруг смутилась. – То есть… я бы… Я говорю, что делала бы… если б за тебя вышла. Чего, однако, не…
– Сделаешь, – докончил Дебрен. – Ну, с этим все ясно. А ты, Вильбанд? Тоже на темную лошадку ставишь? Курделия хочет умереть. Либо жить долго, но сросшись со скалой. Подумай: сможешь ли ты годами опекать такую жену? Ухаживать, выносить нечистоты, может, смотреть, как она понемногу костенеет, становится камнем? Это колоссальное самопожертвование. Тем более что богатыми вы скорее всего не будете. Здесь Верлен, правовое государство, никто вас из замка или имения не вышвырнет, но при таких хозяевах, двух калеках, вы получите со своего имущества дохода столько, что только на пошлины и хватит. Возможно, тебе и дальше придется ей ворон и крыс на обед подавать.
– Но вареных, – сказала Курделия. – Сваришь мне крысу, Вильбанд?
Он с трудом сглотнул слюну, а может, и слезы, которые никто не увидел.
– Я всегда хотел своей избраннице… Дом, цветы. На руках носить. А уж такую, как ты… Ты достойна рыцаря. Самого лучшего, такого, у которого уже и места свободного на копье нет, столько дам ему со своими лентами набивалось… А я…
– А ты сваришь мне крысу, если я буду голодна, – сказала она, положив свою маленькую ладошку на его огромную лапу. |