– Денег у меня нет, – начала она перечислять на пальцах. – Красота, если даже ее вначале малость и было, вместе с волосами ушла. Профессия, если вообще есть, яйца выеденного не стоит. Хлопоты и неприятности тянутся за мной, как вонь за войском. Необразованная баба. – Пальцев не хватило, и она перешла на другую руку. – На все способная мутантка. А теперь еще и дура без надежды поумнеть. Может, ты мне растолкуешь…

Дебрен поднял глаза.

– Что ты несешь?

– Что ты выше меня по всем статьям, и я никогда не поверю…

– Без надежды? – продолжил он. – Это ты о… о волосах? – Она была слишком горда, чтобы ответить, но недостаточно решительна. Отвернулась, сделав вид, будто ее заинтересовало что-то вдалеке. – О Боже, прости… Мне в голову не пришло…

– Не будем терять времени на глупости, – проворчала она, поглядывая вдаль. – Ты должен…

– Волосы отрастут. – Он покончил с ногой, пододвинулся ближе и сделал самое невероятное с того момента, когда позволил Пекмуту посадить себя в веретено одноразового использования: взял обеими руками лицо Ленды. – Все отрастут. Я думал, ты знаешь. Ну и дурак же я! Прости, княжна.

Он несколько мгновений заглядывал в самые большие, самые голубые – пусть и с золотистыми крапинками – глаза на свете. Потом голубизна дрогнула, расплылась в чем-то влажном. И исчезла.

Из-под век больше не скатилось ни одной, даже крохотной слезинки. Но оба они понимали, как много их там, под веками.

– Нога болит, – сказала она глухо и шмыгнула носом. Громко, отчаянно, по-детски. – Чертовски болит и немного… Это поэтому. Не думай…

Он не хотел, чтобы она лгала. Поэтому начал с губ. Вообще-то трудно было назвать это поцелуем: невозможно как следует поцеловать девушку, которая в этот момент говорит и не знает, чего ожидать. Но успокоил он ее нормально. Она даже не пискнула, когда он перенес губы выше, на холодный и влажный, словно у щенка, нос. Не оттолкнула и когда целовал дрожащие веки. Может, потому, что длилось это недолго.

Ровно столько, сколько было нужно, чтобы перенестись в иной мир, не очень далекий и поразительно похожий. В этом новом мире тоже была гора Чернуха, серое небо и трупы на истоптанном снегу. Кровь и запах грязных тряпок. Холод и боль. Но этот мир…

Он не успел додумать. Стоял на коленях около Ленды Брангго, прижимая лицо к ее рукам, и чувствовал ее лоб на своей руке, обнимал ее обеими руками и не хотел думать, почему все делается так, а не иначе. Хотел только, чтобы так все оставалось.

– Дебрен… прошу тебя…

Он отстранился, заглянул в ее мокрые от слез глаза. И не мог назвать то, что в них нашел.

– Не проси репья, – сказал он тихо. – Репей не выбирает.

– Чего ты от меня хочешь? – спросила она жалобно. – Зачем ты это делаешь?

– Ленда, почти все, что ты о себе говорила, правда. Не очень-то уж ты прекрасна, небогата, а уж чудачка такая, что аж мозги набекрень. Но ты не глупая. – Он осторожно тронул пальцами ее висок, скулу, подбородок. – Не задавай глупых вопросов.

– Ничего из этого не выйдет. Оставь меня. – Она собралась и оттолкнула от лица его руку. – Я даже не знаю, верю ли тебе. Ты слышишь? Я тебе не доверяю!

– Ну, значит – счастливая. Потому что я тебе и верю, и доверяю, хотя чувствую, что ты о себе не сказала ни крохи правды. Но у меня нет выбора.

– Лжешь. Думаешь, если ты за меня с ними дрался, – она обвела рукой усеянное трупами поле боя, – так я тебе уже во всем верю? Это пешки.