Кто сейчас снова нажал на пусковую кнопку этой семьи? Чтобы до них, наконец, дошло: они – три человека, и если разверзнутся хляби небесные, они должны призвать к порядку саму погоду. Они – семья. Женщина явно пьяна, муж добродушно записывает сей факт на ее счет, он всегда носит чековую книжку с собой. Больше всего он любит свою собственность. Муж с улыбкой гладит жену, однако уже секундой позже он, как с цепи сорвавшись, словно терьер в чужом доме, шарит под ее шубой, тянет за отворот ее платья, которое следует немедленно сорвать с этой женщины, сорвавшейся с цепи. Он с любовью проводит пальцами по ее щеке, словно творец преждевременно сломал грифель и теперь самой жизни придется исправлять его творение. Женщине не нравится это автоматическое управление. Она всем весом виснет на своих ходунках.
Кто из нас не хотел бы, чтобы его вдруг позабыли где нибудь на широких лугах жизни, чтобы потом он снова неожиданно появился в расхристанной одежде (все маленькое и по узкому ранжиру, как ряд домишек, составляющих общую улицу, но мы не поменялись бы даже с королем)? Отдать себя на волю человеку, который как раз спешно проходит мимо тебя, так быстро, что он уж точно с нами познакомится!
Быть извлеченным из стада, выйти из колеи, которая устремляется к деньгам! Броситься к ребенку, появившемуся наконец перед тобой, для женщины это – больше чем простая мысль, да, эти небожители теперь отпразднуют как следует, отпразднуют каникулы среди сволочей и скрипачей! Вперед, в Вену, на концерт! Она возится с сыном на ковре в прихожей, пытаясь изобразить веселую игру, но рука ее (она не потеет) активно шарит у ребенка за поясом. Муж вымученно улыбается, потому что он желает вновь иметь эту женщину только для себя одного, если только ему удастся умертвить такое количество жизни сразу. Посмотрим. Его требовательный кусок мяса тяжело свисает с него. Он весит больше, чем голова, которой этот человек думает и смотрит. Теперь вот снова возникла связь, но он не хочет висеть. Плоть часто принуждает нас к терпению и выдержке, как в междугородном автобусе, в котором мчишься сквозь ночь с опущенными занавесками, окна пролетают мимо окон, и хотя все движется, люди никогда не приезжают друг к другу.
Директор уже запустил руку в карман и через ткань гладит свою дубинку. Совсем скоро его обильно отмеренная струя обрушится на женщину. И ребенок бурно излучает радость. С ними ведь непросто, ребенок уже никнет, словно трава для мелкого скота, под лезвиями матери, которая сурово впивается в его плоть.
Мать хихикает, волосы ее выпачканы пылью, хозяйка здесь не заботится о чистоте пола. Ребенок жаждет рассказать, какие пакости с ним устраивали его приятели. Однако у отца нет времени, которое есть у вас, чтобы проявлять любовь к детям. Он беспомощно стоит на коленях, возвышаясь над своей семьей, над той единственной малостью посередине цельного величия, которое он создал. Все от души заливаются смехом. Отец попеременно щекочет то жену, то сына, словно желая извлечь из них жизнь. Смех не прекращается, растроганные чувства в мужчине все более скукоживаются. Ребенок ему явно до лампочки! Отец берет на прицел материнские колени, на которых он сам бы с удовольствием посидел. Ребенок не задавлен счастьем, но и несчастье его сильно не гнетет, тут что то надо предпринять. Ребенка следует призвать к порядку, да, более того, он должен привести свою комнатку в порядок! Присутствие матери всегда смягчает тяготы болезни. Женщинам приходится сохранять в себе мужчину, чтобы тот в траурном зале мог уберечься от огненной бури, которая ночью исторгает из себя тела, словно собачка свои фекалии, чтобы все могли облегчиться и крепко спать после этого. На жидкие веточки развешивают пышные рождественские украшения. Главное то, что мы жили и что нас светлым почерком записали на табличках, а то, что мы ели сначала, прописано в меню со святыми дарами сверху донизу! Нет, здесь, на этих обоях, только вкус ощущает себя в своей тарелке! Сын, наша публика, многое знает о вязании тел и накрашивании ногтей по другим предыдущим ситуациям. |