— Рассел уже обо всем договорился. И им безумно понравилась наша идея. Безумно! Особенно если нам удастся вставить еще и несколько рецептов с использованием их продукции.

— Рецептов? — изумленно пискнула Анна.

— Ну да, рецептов, по которым ты обычно так искусно готовишь! Я знаю, у тебя просто хобби прибедняться. Но, Анна, не отрицай — ты отличный кулинар! Как насчет того блюда из креветок и молодых кабачков, полезного и с низким содержанием калорий?

— П-пожалуй, д-да, — с сомнением в голосе ответила Анна. — Думаю, ты права. Их можно подавать с салатом и тушеными овощами вместо риса и хлеба. Это сделает блюдо еще менее калорийным.

— Превосходно! А у тебя в запасе есть какие-нибудь подобные рецепты?

Анна пожала плечами:

— Ну, жареный цыпленок быстрого приготовления с орехами и шпинатом…

— Великолепно! — Саския мечтательно округлила глаза. — Рассел обожает шпинат!

Анне казалось совершенно неуместным высказывание про то, что любит или не любит Рассел, но она промолчала.

— Конечно, придется уменьшить количество орехов, если хочешь снизить содержание калорий.

— Конечно! — горячо кивнула Саския, продолжая выжидательно смотреть на подругу.

— И еще, помнишь, мои знаменитые темные бобы с грибами…

— Приступай к записи всех этих рецептов на бумагу! — скомандовала Саския. Она взяла бокал с минеральной водой и подняла его, провозглашая тост: — За путь к победе!

Тод позвонил вечером, и Анна бросилась к телефону, сгорая от нетерпения услышать звуки родного голоса, а еще более от страстного желания услышать, что он возвращается домой, к ней. Его мрачный голос отмел все ее ожидания:

— Анна…

Ее сердце ухнуло вниз, как сорвавшийся лифт, и его захлестнула волна страха. Почему он произнес ее имя так серьезно, даже пугающе?

— Что случилось? — встревоженно спросила она.

— Мать Элизабеты… Она скончалась сегодня ночью.

К огромному стыду Анны, ее первой реакцией было облегчение. Тод не уходит от нее к другой женщине! Да, именно об этом она подумала в первую секунду. Затем она почувствовала нарастающий ужас, вспоминая невыносимую боль утраты родителей.

— О, Тод, — сочувственно произнесла она. — Мне так жаль. Бедняжка Элизабета. Как она?

— С ней все в порядке, — медленно произнес он. — Относительно в порядке, конечно. Ее мать была очень старой женщиной, которая давно и серьезно болела. Элизабета в какой-то мере ожидала этого, принимая как неизбежность, даже думая, что, может, так будет лучше. Но потеря всегда остается потерей — независимо от того, были к этому готовы или нет. — Его голос смягчился: — Уж ты-то знаешь, любимая…

В его голосе слышались жалость и сострадание к ним обеим: к ней и Элизабете. И хотя она очень ценила это его качество, теперь оно только усилило ее чувство уязвимости. Чувство, которое возрастало при мысли, что он собирается оставить ее.

— Полагаю, ты собираешься остаться?

— Да. Похороны состоятся на следующей неделе. Но я останусь только в том случае, если у тебя все в порядке.

Что она могла ему ответить? Тод отсутствовал уже почти четыре недели, намного больше, чем ей бы хотелось, особенно когда между ними возникло так много нерешенных вопросов. Ведь он был ее мужем, и она хотела, чтобы он находился рядом с ней и их детьми, а не с Элизабетой.

Но эгоистичные мысли уступили место состраданию к Элизабете. Она столь многим пожертвовала ради матери, и теперь, наверное, в ее жизни образовалась огромная болезненная пустота.