И только де Валь-Пюизо, несмотря на внешнюю растроганность и волнение, сохранял спокойствие, непременно бросившееся бы в глаза людям недоверчивым. Его поведение — а ведь он должен был бы испытывать смущение — было продуманным и выверенным до малейшего, самого простого жеста.

Но кто мог это заметить?!

Отец и мать, в смертельной тоске ожидающие возвращения своего ребенка?

Невеста, раненная в самое сердце.

— Ну так что же, Мария… — обратилась к ней княгиня, и резкие нотки, простительные в подобной ситуации, зазвенели в ее голосе.

Юная девушка содрогнулась всем телом, как бы пробуждаясь от сна. В ее взгляде смешались решимость и боль — подобное выражение великие мастера живописи придавали глазам святых учеников.

Она думала:

«Жермена и Мишель будут счастливы. Им вернут Жана. Я не имею права сомневаться. Ради них я пожертвую собой… Даже если умру…»

Затем, удерживая слезы, подавляя теснившие грудь рыдания, она заговорила крепнущим голосом:

— Извините, господин барон, что я не ответила сразу на ваше предложение… как оно того заслуживает… Это… большая честь для меня… Меня взволновала лишь его неожиданность… Я знаю вас совсем мало и никак не ожидала… этого… этих слов, которые вы только что произнесли… Вы вернете нам Жана?.. Нашего любимого малютку?..

— О да, я верну его вам! — решительно заявил де Валь-Пюизо. Сердце его бешено колотилось, так как он действительно по уши влюбился в прелестную девушку.

— И как скоро это случится? — взволнованно спросила Мария, разрываясь между надеждой услышать утвердительный ответ и боязнью этого ответа.

— Быть может, завтра… Самое позднее — послезавтра, если вы обнадежите меня, пообещав, что снизойдете к моему чувству…

— Но это… это торг!

— Я обожаю вас. В моей борьбе мне так важно, иметь от вас хоть слово надежды… Одно лишь слово, слетевшее с ваших уст, придаст мне гигантскую силу, храбрость, перед которой никто не устоит…

— О Господи, вы говорите об опасности! — воскликнула Жермена. — Вы считаете, что жизнь моего мальчика находится в опасности?!

— Нет, княгиня. Для злодеев он является слишком дорогим залогом, чтобы они посмели причинить ему какой-нибудь вред. А если и возникнет опасная ситуация, я справлюсь с ней сам.

— Но вы позволите мне тоже принять участие, не так ли, милый друг? — обратился к нему князь в надежде вступить в борьбу за освобождение своего ребенка.

— Это совершенно невозможно, вы все погубите, — оборвал его барон. — Надо быть готовым прибегнуть к хитрости, запугиванию, подкупу, наконец, к силе. А отец не сможет использовать все эти способы.

Так как негодяй не хотел уходить, не получив ясно выраженного согласия, он приблизился к креслу Марии и нежнейшим голосом произнес:

— Мадемуазель, моя любовь должна обрести утешение. Как все настоящие чувства, она застенчива, она трепещет. Так дайте же мне те заверения, которых я единственно жажду со всей возможной скромностью и пылом…

Мария еще раз глубоко вздохнула и храбро заговорила:

— Господин барон, вы обещаете мне, что Жан окажется на свободе? Что бедный малыш будет вами доставлен сюда через два дня?

— Да, мадемуазель. Дитя князей Березовых будет здесь послезавтра, а возможно и завтра, если я сумею…

— Я даю вам свое согласие, господин барон. Вот вам моя рука.

Де Валь-Пюизо, едва владея собой, издал радостный возглас.