Для Виры было важно только то, что я трахался как бог. Для меня тоже, в общем-то. Поэтому я и пил травы.

Сейчас Вира недовольно буркнула:

— Ну, сколько можно терпеть? У меня там скоро все засохнет, — гномиха подергала подол моего платья-мешка. Уже два дня я воздерживался от забав с гномихой, и ее это бесило. — Тоже мне бог сношения.

— Сегодня последний день, — пообещал я. — Ускорь, пожалуйста, срок. Скажи сейчас Хеле, что ее вызывает во двор капитан охраны.

Вира не торопилась.

— Я, конечно, понимаю, ты думаешь, что видишь какие-то красные короны над всеми нами. Но никакая корона не даст тебе проникнуть в голову этой бешеной.

— Мне надо вовсе не в голову, — заметил я.

Гномиха махнула на меня рукой, больше не пытаясь переубедить. Она вдруг встала на колени.

— Давай тогда подготовим твое оружие перед боем с чудовищем, доблестный рыцарь.

Ее пухлые теплые губы заскользили по стволу. Языком головки она не касалась, только неторопливо втягивала в себя член, затем выпускала на волю, снова втягивала… Член быстро отвердел и выпрямился. Я погладил Виру по волосам.

— Благодарю, малышка. То, что надо.

Когда она скрылась внутри барака, я подошел к запертым внешним воротам и стал ждать. Вскоре во двор вся в непонятках вышла Хела. Орчанка не против была дать капитану охраны, кому угодно дать, только кто рискнет? У обычного человека член сдуется, а яйца самопроизвольно сварятся при одном взгляде в ее налитые кровью глаза и торчащие клыки.

Хела уставилась на меня.

— Ты что тут ошиваешься? И где тот хмырь, что меня звал?

— Отошел он, меня за себя оставил, — сказал я чушь, что первой пришла в голову. — Велел сказать, чтоб на коленях его ждала.

— Ты чего городишь, недомерок? Где капитан?

Я сразу повысил голос, перейдя на язык головорезов:

— Слушай, сука, я за него, чё не ясно? Еще раз приказ опоносишь, клыки в забор вобью. На колени скакнула, сказал те.

Она ошалело пялилась на меня. Я смотрел в ответ в ее вылупленные багровые зеркала, не моргая. А потом ее аура как полыхнет, и сама орчанка как покраснеет не меньше. И вовсе не от злости. Щеки — что два маковых цветка. И на колени вмиг встала следом.

Мой жезл уже чесался. Я схватил Хелу за лицо, сдавив пальцами щеки. Клыкастый рот раскрылся, и член влетел туда как стрела. Хела попыталась выплюнуть его, но я обеими руками прижал ее голову к себе и не отпускал. Я ощутил, как мечется ее язык, пытаясь меня вытолкнуть. И натянул голову Хелы до упора. Если б хотела на самом деле сбросить, я бы уже катился в выгребную яму.

Горячий языка уже не толкал, а гладил ствол. Головка члена плотно упиралась в горло, глаза на покрасневшем лице Хелы горели похотью. Ее пользовали грязно, как половую тряпку, как коврик для ног, и она радовалась, что у кого-то хватило на это силы и храбрости. Поэтому я и начал с ее рта — чтобы обуздать ее. Но кончить этим нельзя было ни в коем случае. Тигрица должна быть накормлена досыта. Иначе от укротителя останутся только голые кости.

Я начал вынимать член из глубин рта. Теперь уже Хела неохотно отпускала меня из себя. Когда головка выскользнула из теплых губ, мускулистая орочья рука резко вцепилась мне в плечо.

— Рано уходить, — испугалась Хела, облизывая припухшие губы.

— Никто никуда не уходи…

Меня повалило в траву, в спину задышала холодом земля. Высокая тень на миг закрыла лунный диск, затем Хела придавила меня своей тяжестью. Все шло совсем не по плану. Теперь, будто имеют меня. Думая, как выбраться из позы наездницы, я принялся целовать орчанку, попробовал мять ее ягодицы и лишь заскользил ладонями по натянутой коже — как орех, не ущипнуть! Тогда я немного раздвинул две выпуклости и стал гладить кончиками пальцев нижний край влагалища.