Изменить размер шрифта - +
Было время, когда Фухе подумывал бросить проклятую полицейскую работу и удалиться на покой.

— Все дурацкие нервы, — жаловался он однажды Алексу. — Представляешь, вот я сейчас с тобой разговариваю, а чудится мне, будто за спиной кто-то стоит — даже мурашки по коже! И что самое обидное, знаю ведь прекрасно, что никого там нет — сто раз проверял…

— А давайте-ка еще раз посмотрим, — предложил Габриэль. Комиссар круто повернулся на каблуках и увидел, что у него за спиной стоит незнакомый человечек и что-то старательно записывает. Фухе в сердцах схватился за пресс-папье, но Алекс жестом остановил его.

— Кто вы такой?

— Я ваш летописец, — заявил писака, обращаясь к Фухе.

— Куда ты писец? — переспросил комиссар.

— Летописец — это значит биограф, то есть человек, который записывает истории из жизни другого человека.

Понятно?

Алекс неизвестно почему решил прикинуться идиотом и отрицательно помотал головой. Комиссару не нужно было прикидываться: он действительно ничего не понял.

— Нет! — сказали они хором. — Непонятно!

Незнакомец не растерялся перед лицом невесть откуда свалившейся на него беспробудной тупости.

— Ну, хорошо, — примирился он. — Давайте подробно…

— Не дам! — заартачился Фухе.

— Вы влипаете в истории, а я их записываю на бумаге, — продолжал человечек. — Вам знакомо такое понятие?

— Мы без понятия, — выразил общую мысль Алекс.

— Бумага — продукт переделки древесины… Ну, осина там, сосна, дуб. Вам известно, что это такое? — поинтересовался писака.

— Гы-гы-гы! Конг — это дуб! — обрадовался комиссар. — Знаю, конечно, знаю!

— Ну, вот и ладно, вот мы и выяснили суть!

— А теперь, — потребовал Алекс, — теперь почитайте нам что-нибудь.

— Угу, — одобрительно хмыкнул комиссар и осклабился.

Человечек набрал в грудь побольше воздуха и начал: «Дверь кабинета открылась. На пороге стояла Мадлен. Комиссара обдало запахом чего-то в чесночном соусе.

Фухе скривился.

— Фред, — прошамкала Мадлен. — Тебя вызывает шеф. Он сказал, что очень срочно.

Фухе посмотрел на уборщицу. Ведро с тряпкой, которое она держала, было полно крови.»

— Я знаю эту историю, — заметил комиссар. — Давай другую!

— Извольте, — человечек продолжил: «Лаборатория поразила комиссара обилием блестящих предметов. Сверкали какие-то никелированные трубочки, полированные бока приборов, стеклянные стаканы, заварная чайница на цифровом миллиамперметре, чайные ложечки в пузатых колбах с остатками чего-то липкого на дне, стрелочные индикаторы с указателями «больше-меньше» и графики биоритмов на глянцевой бумаге, развешанной по стене и стулу…»

— Это когда в этой истории сперли паритет, — ухмыльнулся Фухе. — Дальше, дальше!

Летописец перелистал несколько страниц и стал читать с выражением: «Утром же, проснувшись на час раньше обычного, Фухе думает, что на улице так тихо, потому что все уже на работе, а он, комиссар, проспал. Проклиная это дурацкое время, Фухе срывается с койки, на лету ловит в воздухе брюки, влезает в носки, зашнуровывает рубаху — и вот через семь минут он уже в управлении. Розовый, свежий, еле дышит, сердце колотится где-то между печенью и затылком, брюки отлично выглажены, хотя одеты почему-то наизнанку.

Быстрый переход