Говорит как по писаному, — подумал император и задал следующий вопрос:

— А кто наследует Александру?

— Сын твой Николай…

— Как? У Александра не будет сына? Тогда цесаревич Константин, а не Николай, по моему закону о престолонаследии, который хочу закрепить первым делом моим.

— Константин царствовать не станет, не восхочет, памятуя судьбу твою… Начало же царствования сына твоего Николая бунтом вольтерьянским зачнется, и сие будет семя злотворное, семя пагубное для России, кабы не благодать Божия, Россию покрывающая. Через сто лет после того оскудеет Дом Пресвятыя Богородицы, в мерзость запустения держава Российская обратится.

— После Николая на престоле кто будет?

— Внук твой, Александр II, царем-освободителем преднареченный. Твой замысел исполнит — крестьян освободит, а потом турок побьет и славянам тоже свободу даст от ига неверного. Но не простят жиды ему великих деяний, охоту на него начнут, убьют среди дня ясного, в столице верноподданной отщепенскими руками. Как и ты, подвиг служения своего запечатлеет он кровью дарственной, умрет в красных сапогах.

— Почему в красных?

— Оторвут их бомбою, раскрошат.

— Тогда-то и начнется тобою реченное иго жидовское?

— Нет еще.

Император продолжал ходить, потому что не мог стоять на одном месте, внутри все дрожало и клокотало. А монах, напротив, был почти неподвижен, только голову поворачивал вслед за вышагивающим перед ним Павлом.

— А когда же? Кто наследует внуку?

— Другой Александр, сын его, царь-миротворец. Славно будет его царствование. Осадит крамолу окаянную, мир и порядок наведет.

— Кому передаст царство?

— Николаю II — святому царю, Иову многострадальному подобному. Претерпит самые ужасные испытания, на венец терновый сменит он корону царскую, предан будет народом своим, как некогда Сын Божий. Война будет, великая война, мировая… По воздуху люди как птицы летать будут, под водою, как рыбы плавать, серою зловонною друг друга истреблять начнут. Измена же будет расти и умножаться. Накануне победы рухнет трон царский, кровь и слезы напоят сырую землю. Мужик с топором возьмет в безумии власть, и наступит воистину казнь египетская…

Тут Авель вдруг сам не выдержал и зарыдал, размазывая кулачком по лицу слезы. Но речь свою не унимал:

— А потом будет Жид скорпионом бичевать землю Русскую, грабить святыни ее, закрывать церкви Божии, казнить лучших людей русских. Сие есть попущение Божие, гнев Господень за отречение России от святого царя. О нем свидетельствует Писание. Псалмы девятнадцатый, двадцатый, девяностый открыли мне всю судьбу его.

И Авель, утерев окончательно слезы, нараспев заголосил:

— Ныне познах, яко спасе Господь Христа Своего, услышит Его с Небесе Святаго Своего, в силах спасение десницы Его… Велия слава его спасением Твоим, славу и велелепие возложиши на него… С ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его, долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое… Живый в помощи Вышняго, Возсядет Он на Престоле Славы. А брат Его царственный — сей есть тот, о котором открыто Пророку Даниилу: И восстанет в то время Михаил, князь великий, стоящий за сынов народа твоего… Свершатся надежды русские. На Софии, в Царьграде, воссияет Крест Православный, дымом фимиама и молитв наполнится Святая Русь и процветет, аки крин небесный…

Монах, на которого падали закатные лучи кроваво-красного солнца, еще долго говорил-голосил, а в глазах его горел пророческий огонь неземной, нездешной силы.