— Это у Розы вся родня в секторе Газа. А у меня — с Поморья. Впрочем, хотел бы я быть евреем, да не получается. Я уж терся об них, терся, но никак не могу загадиться. Но знайте, что жидовство в России непременно разовьется поверх христианства и станет основной религией. Это вам не я говорю — Розанов. А я — лишь ретранслятор чужих мыслей. Человек-мэссидж.

— Он очень умный, — пояснила Алексею Маша. — Бывший физик-ядерщик. За его голову в Америке давали миллион долларов, но он не поехал. Теперь собирает милостыню на паперти.

— Да это я так, в шутку! — отмахнулся Владимир. — От нечего делать. Мне моей пенсии хватает. Просто интересно наблюдать людей. Какие они все разные… Когда расстаются с денежкой.

— Володя, а сколько вы нас сможете перетерпеть? — спросила Маша. — Неделю, месяц?

— Год, — ответил он. — И еще шесть дней. Потом наступит конец света. Я это физико-математически вычислил.

Алексей долго мялся, но все же задал мучивший его вопрос:

— Позвольте полюбопытствовать: а почему вы ходите в разных ботинках?

— А потому, чтобы меня об этом постоянно спрашивали, — отозвался Владимир и подмигнул ему.

Так мы оказались в его двухкомнатной квартире на 9‑й Парковой. Была она вся в пыли и паутине, но вода из кранов текла и лампочки горели. Запах только стоял какой-то кисло-сладкий, словно где-то под диваном лежал труп, забытый перед отъездом в сектор Газа. Но оказалось, что это всего-навсего полмешка с картошкой. Точнее то, во что она превратилась за эти три года.

— Типичная еврейская помойница, — выразилась Маша, первым делом выбросив гнилой картофель в мусоропровод. Потом взяла веник и принялась наводить порядок. Но очень быстро утомилась и села рядом с нами смотреть последние теленовости. Сам Володя к этому времени вернулся на развалины, в надежде собрать кое-что из своих вещей. Мне на мои вещи было плевать. Кроме того, наш разговор с Алексеем еще далеко не был закончен…

2

Странно, но мною сейчас владело и некое безразличие к собственной судьбе, и в то же время необычайное нервное возбуждение. Я по натуре ипохондрик с элементами здорового цинизма, если не сказать еще хуже: разочарованный странник. Поэтому не вижу ничего скверного в переезде с одного места на другое, из одного мира — в иной.

Поливая из чайника свою спасенную герань в кастрюле, я произнес:

— Итак, продолжим нашу увлекательную беседу. Пока не развалился и этот дом. А то это уже станет доброй традицией. Сами-то вы как думаете: с чего подобная чертовщина приключилась? Только не говорите мне о силах из преисподней, которые вас преследуют. Лучше уж принять версию о взрыве бытового газа.

— Землятресение, оно ведь тоже из преисподней, — как-то уклончиво отозвался Алексей. — Но преследуют нас вполне конкретные люди. Или нелюди, как вам больше понравится.

— Не нравится мне ни то, ни другое, — сказал я. — И вообще я лицо постороннее. Даже уже не жених.

— Но был им, — с обезоруживающей женской логикой возразила Маша, будто ставя мне на лоб штамп.

Оставалось лишь горько усмехнуться и спросить:

— Так от кого вы скрываетесь? Алексей кивнул в сторону нашей невесты:

— Пусть Машенька и расскажет. Поскольку это была ее затея.

То, что мне довелось услышать в ближайшие полчаса, казалось невероятным… Впрочем, и все последующие события стали приобретать какой-то ирреальный, фантастический оборот.

— Пока Алеша бродил по Оптиной пустыни, я оставалась в номере гостиницы, — начала говорить она.