— Ну что, старая ведьма не оправдала твоих надежд? — спросил я у Алексея, который шел впереди.

— Ну что ты городишь? — обернулся он. — Нормальная женщина, просто боится говорить правду. Напугана самой жизнью. Или не знает. Отец мог ей ничего не рассказывать.

— Или напугана не самой жизнью — чего ее бояться-то? — а теми, кто приходил до нас. А жизнь надо не бояться, а любить, как пел Марк Бернес. Впрочем, есть у жизни свои особые любимчики, которых она никогда не пугает по-настоящему.

— Ты говоришь верно, — согласился Алексей. — Те, кто приходил до нас, явно заняты поисками того же, что и мы. Попробуем проанализировать ситуацию. Двое вежливых, в белых рубашках — это наверняка какие-нибудь путинцы, из спецслужб.

— Ищут святые мощи князя?

— Да. Я уверен, что беседа в Оптиной пустыни, в скиту, не прошла для президента бесследно. Не тот он человек, чтобы не ухватиться за спасительную соломинку.

— Соломинку? Да скорее он ее изломает и искрошит по заданию вашингтонского ЦК или ЧК, ежели доберется, — фыркнул я.

— Это вопрос спорный. Я лично хотел бы думать иначе. Ну а двое других — колючих — это, разумеется, братки. Мощи им не нужны, они ищут драгоценный крест. Ты, кстати, положил его в банк?

— Нет, загнал барыге.

— А по адресам, которые я тебе дал, ездил?

Мы уже вошли в лес и теперь шли медленно, кругом были какие-то коряги и пни, будто из-под земли вылезли. Вроде бы прежде их не наблюдалось. Или мы сбились с пути? Да и луна как-то тускло и зловеще высвечивала всю эту лесную корявую нечисть.

— Ездил-ездил, — сказал я. — Только и делал, что носился из одного конца Москвы в другой, каблуки стоптал.

— Врешь ведь! — вздохнул Алексей.

— Богом клянусь! — ляпнул я, и тут же, где-то над нашими головами вдруг заухал филин: смачно и противно. Может и не филин, а еще какая-нибудь нетопырь, не знаю, я не орнитолог.

— Ну хорошо, — сказал я, останавливаясь и швырнув в филина палку. — А третий? Наш друг Яков Блюмкин? Этот-то откуда тут мог взяться?

— Самая большая для меня загадка, — пробормотал Алексей. Он тоже остановился, озираясь вокруг. — Мы не заблудились?

— Пойдем назад?

— Нет, вперед.

И мы вновь двинулись по лесу, рискуя каждую минуту запнуться о вытянувшиеся из-под земли корявые руки и сломать себе голову.

— Должно быть, пока мы сидели у старушки, тут славно поработали местные дровосеки. Не иначе как древесный спирт гонят, — сказал я. — А кто вообще этот Василий Пантелеевич? Откуда вынырнул?

— Откуда… Из союза воинствующих безбожников. Был такой в тридцатые годы. Справляли комсомольские пасхи в закрытых храмах. Иконы резали, алтари рубили. Шабаш, одним словом. Под руководством главного атеиста Емельяна Губельмана. Они обещали превратить Москву в главную безбожную столицу мира. А ко второй пятилетке покончить с православием окончательно. Это еще задолго до того, как Никита Сергеевич грозился показать по телевизору последнего попа.