Элена и Симон переглянулись. Мы, по нашему обыкновению, пили кофе, съев на ужин тортилью с ветчиной и салатом. И выпив по бокалу вина.

– Тут есть две проблемы, – сказала Элена смущенно. – Во‑первых, как ты знаешь, это частная клиника, и пребывание в ней будет стоить недешево.

– У меня есть кое‑какие сбережения, а если не хватит, возьму ссуду. В крайнем случае – продам квартиру. Деньги не главное, главное, чтобы она поправилась. А вторая?

– Паспорт, который она показала в больнице Кошена, фальшивый, – объяснила Элена таким тоном, словно просила у меня прощения. – Мне пришлось как следует покрутить хвостом, чтобы администрация не донесла на нее в полицию. Но завтра же надо покинуть больницу и больше туда ни ногой – к сожалению. Я не исключаю, что, как только она выпишется, соответствующая организация получит сигнал.

– Эта дама не перестает меня изумлять! – воскликнул Симон. – Теперь‑то Вы поняли, насколько убого и серо по сравнению с ней живем мы?

– А нельзя ли как‑нибудь уладить вопрос с документами? – спросила Элена. – Я, конечно, представляю, что это нелегко. Не знаю, но из‑за этого могут возникнуть проблемы с клиникой доктора Зилахи в Пти‑Кламаре. Ее не примут, если обнаружат, что во Франции она находится нелегально. И я не удивлюсь, если сообщат в полицию.

– Вряд ли скверная девчонка хоть когда‑нибудь имела настоящие документы, – отозвался я. – Я, кстати, совершенно уверен, что у нее есть не один паспорт, а несколько. Остается надеяться, что какой‑нибудь из них выглядит менее фальшивым. Я спрошу у нее.

– Кончится тем, что мы все попадем за решетку, – захохотал Симон. – Элене запретят заниматься медициной, меня вышвырнут из Института Пастера. Ладно, вот тогда‑то мы и заживем настоящей жизнью.

Мы дружно рассмеялись, и общий смех как‑то сразу успокоил меня. Впервые за четыре последних дня я заснул как убитый, и разбудил меня только будильник. На следующий день, вернувшись с работы, я увидел скверную девчонку. Она лежала в постели, а рядом на тумбочке стоял в вазе посланный мною букет. Ей было лучше, боли ушли. Элена привезла ее, помогла подняться по лестнице, потом вернулась в больницу. Тут же сидел Илаль, очень довольный тем, что они снова вместе. Когда мальчик исчез за дверью, скверная девчонка очень тихо, словно он еще мог услышать, сказала:

– Позови Элену и Симона выпить кофе – здесь, у нас. После того как уложат Илаля. Я помогу все приготовить. Хочется поблагодарить их, особенно Элену, за то, что они для меня сделали.

Я не позволил ей вставать с постели и от помощи отказался. Сам сварил кофе. Вскоре в дверь позвонили Гравоски. Я на руках принес скверную девчонку – она почти ничего не весила, во всяком случае не больше, чем Илаль, – в гостиную и закутал в одеяло. И тогда, даже не успев поздороваться с гостями, она, сияя от радости, выпалила:

– Только не пугайтесь, ради бога. Сегодня днем, когда Элена оставила нас вдвоем, Илаль обнял меня и сказал по‑испански: «Я тебя очень любит, скверная девчонка». Именно так: «любит», а не «люблю».

И, чтобы ни у кого не осталось ни малейшего сомнения в том, что она говорит правду, она сделала то, чего я не видывал со времен учебы в колехио Чампаньята в Мирафлоресе: скрестила два пальца, поднесла к губам и поцеловала со словами:

– Клянусь, так и сказал, слово в слово.

Элена не смогла сдержать слез и, то плача, то смеясь, обнимала скверную девчонку. А что он еще сказал? Ничего? Ничего. Она, конечно, попыталась продолжить разговор, но мальчик словно воды в рот набрал и на все вопросы отвечал по‑французски и только письменно – на своей грифельной доске.