– Вы можете ей помочь, – произнесла доктор Рулен после паузы. – И более того, месье. Вас, наверное, удивит то, что я сейчас скажу. Вы, пожалуй, единственный человек на свете, способный ей помочь. Лучше, чем любые специалисты из нашей клиники, поверьте. Главная опасность заключается вот в чем: она готова уйти в свое внутреннее я, то есть ей грозит что‑то вроде аутизма. А Вы способны стать мостиком, соединяющим ее с окружающим миром.

– Она Вам доверяет, только Вам и больше, как мне кажется, никому, – добавил директор клиники. – Но сейчас она чувствует себя в Ваших глазах, как бы лучше выразиться…

– Грязной, – пришла ему на помощь доктор Рулен и, как подобает воспитанному человеку, на миг опустила глаза. – Потому что для нее Вы, хотите верьте, хотите нет, в некотором роде святой.

У меня вырвался смешок, очень фальшивый. Я чувствовал себя идиотом, придурком, мне хотелось послать ко всем чертям эту парочку и крикнуть, что оба они только укрепили недоверие, которое я всю жизнь питал к психологам, психиатрам, психоаналитикам, священникам, колдунам и шаманам. Они смотрели на меня так, будто читали мои мысли и прощали их. Словно приклеенная улыбка так и не сошла с лица доктора Рулен.

– Если Вам достанет терпения и, главное, если Вы любите ее, она сможет восстановить свое душевное здоровье, как поправила физическое, – сказал директор клиники.

Я спросил их – потому что не знал, о чем еще спросить, – есть ли необходимость возвращаться в клинику.

– Скорее наоборот, – с улыбкой ответила доктор Рулен. – Она должна забыть про нас, забыть, что была здесь и что эта клиника вообще существует. Начать жизнь заново, с чистого листа. Полностью отличную от той, прошлой, то есть жизнь с человеком, который любит и уважает ее. С таким, как Вы.

– Еще одна вещь, месье, – сказал директор, вставая и тем самым показывая, что наша беседа подходит к концу. – Вам это может показаться странным. Но она – да и все, кто большую часть жизни ищет укрытия в фантазиях, вечно что‑то выдумывает, чтобы спрятаться от реальности, – сознает и нет, что творит. Граница между вымыслом и реальностью для них то стирается, то вновь возникает. Повторяю, иногда они сознают, что делают, а иногда нет. Вот Вам мой совет: не старайтесь заставить ее принять действительность такой, как она есть. Помогайте ей, но не торопите события. Учиться жить по‑новому придется долго, и это большой труд.

– Любое давление может сыграть отрицательную роль, вызвать ухудшение, – сказала доктор Рулен с загадочной улыбкой. – Она сама, своими силами должна постепенно вновь приспособиться, адаптироваться к реальной жизни.

Я не слишком хорошо понимал, о чем они оба толкуют, но не стал уточнять. Мне хотелось уйти, покинуть клинику и больше никогда не вспоминать о том, что я здесь услышал. Хотя и знал, что это невозможно. В поезде, по дороге в Париж, я совсем раскис. Меня грызла лютая тоска. Стоит ли удивляться, что скверная девчонка выдумала историю про Лагос? Разве всю жизнь она не выдумывала то одно, то другое? Но мне трудно было смириться с мыслью, что раны во влагалище и прямой кишке она получила от Фукуды, которого я ненавидел всеми фибрами своей души. Каким образом он покалечил ее? Щипцами или зубчатым вибратором, которые предлагают клиентам в «Шато Мэгуру»? Я знал, что эта картинка – голая Курико стоит на четвереньках, со вздутым после приема порошков животом, и выпускает очереди газов, потому что это зрелище и эти запахи вызывают эрекцию у японского гангстера – интересно, только у него одного, или он предлагал полюбоваться на нее еще и своим приятелям? – будет преследовать меня месяцы, годы, может, весь остаток жизни. Так вот что скверная девчонка считала – и с каким неуемным восторгом сказала мне об этом в Токио! – жизнью, наполненной до краев! И ведь сама позволяла проделывать с собой подобные вещи.