Мы договорились, что она зайдет за мной в бар «Хилтона» около полудня, и я отправился на встречу с Мицуко. Когда я пришел, та уже ждала меня. Она курила и, судя по всему, сильно нервничала. И сразу же снова начала извиняться за свой звонок, но, сказала она, ей просто не к кому больше обратиться, а «ситуация становится невыносимой», и она не знает, как поступить. Может, я что‑нибудь посоветую.

– Ты имеешь в виду ваши отношения с Саломоном? – спросил я, хотя уже догадался, о чем пойдет речь.

– Поначалу я отнеслась к ним как к легкому флирту, – кивнула она, выпуская дым одновременно через рот и нос. – Приятное приключение, мимолетная забава – из тех, что никого ни к чему не обязывают. Но Саломон все воспринимает иначе. Он решил, что это на всю жизнь. И хочет, чтобы мы поженились. А я никогда больше не выйду замуж. Мне уже довелось пережить неудачный брак – с меня хватит… Кроме того, я всерьез занята карьерой. И еще: он доводит меня до бешенства своей настырностью. Как разрубить этот узел? Чтобы сразу…

Мои подозрения подтвердились, но радоваться собственной прозорливости не хотелось. Толмач строил воздушные замки, и разочарование будет слишком жестоким.

– Вы с ним близкие друзья, он тебя очень уважает, вот я и подумала: тебе его судьба не безразлична, ты сумеешь мне помочь.

– Но как и чем я могу тебе помочь, Мицуко?

– Поговори с ним. Объясни. Скажи, что я никогда не выйду за него замуж. Что я не хочу продолжать наши отношения в той форме, в какой хочется ему. Если честно, он мне просто надоел – для меня все это стало мукой смертной. Я занимаю в компании солидную должность, и подобная история может повредить карьере. Поверь, мне стоило большого труда стать тем, кто я есть в «Митцубиси».

Впечатление было такое, что все курильщики Токио вдруг собрались в безликом баре гостиницы «Хилтон». Все вокруг было пропитано запахом табака, в воздухе висели легкие облачка. Почти за каждым столиком говорили по‑английски. Здесь было столько же иностранцев, сколько японцев.

– Извини, Мицуко, но я не хочу вмешиваться в такие дела. Это не тот случай, когда требуется участие третьего, тут решать вам двоим. Поговори с ним откровенно, и чем раньше, тем лучше. Потому что Саломон по‑настоящему влюбился в тебя. Думаю, никогда в жизни он никого так не любил. И теперь он полон радужных надежд. Но хуже другое: он ведь искренне верит, что ты отвечаешь ему взаимностью.

Я бегло пересказал то, как Толмач отзывался о ней в своих письмах. Мол, после встречи с ней он стал иначе относиться к любви. Известно, что когда‑то давно, в Берлине, невеста‑полька сбежала от него в разгар свадебных приготовлений. Но мои слова, как я сразу заметил, мало тронули Мицуко, видно, Толмач и в самом деле ее допек.

– Я прекрасно понимаю ту девушку, – произнесла она ледяным тоном. – Твой друг часто бывает… Не знаю, как лучше сказать по‑английски… Навязчивым, утомительным… Когда мы проводим время вместе, я нередко чувствую себя так, словно попала в тюрьму. Он не оставляет мне даже узенькой щелочки, чтобы быть собой, чтобы свободно дышать. Кроме того, он постоянно тянет ко мне руки, трогает меня. А ведь я не раз пыталась ему втолковать, что здесь, в Японии, не принято так откровенно выражать свои чувства на публике.

По тону Мицуко я понял, что трещина в их отношениях гораздо глубже, чем она признается. Прилюдные поцелуи и поглаживания, наверное, опротивели ей не меньше приставаний наедине, так что она просто возненавидела Толмача.

– Так ты считаешь, что я сама должна поговорить с ним?

– Не знаю, Мицуко, тут я не готов давать советы, вопрос слишком личный.