Обладатель улыбнулся.

— Согласитесь, вся эта энергия времени должна быть не менее чем в четырех, лучше в шести футах от Обладателя.

Эти слова, с их мгновенным пониманием опасности, которую он представлял, вызвали в Кэкстоне внезапный страх, что в этот решающий час он все еще мог проиграть. Он обдумывал, слегка подавшись вперед, словно собираясь шагнуть, однако не осмеливаясь ничего сказать или шевельнуться.

Магольсон продолжал:

— Мы вас уже ждем. Ваши друзья здесь. Это дошло сквозь всю его настороженность.

— Мои друзья? — отозвался Кэкстон. А затем снова застыл. В его напряженном состоянии это означало… пустоту. Он не мог представить друзей. Он был одинок. Не было никого, кого бы он называл другом.

Магольсон отступил на шаг и знаком пригласил войти. Кэкстон автоматически вошел в прихожую, повинуясь жесту хозяина, двинулся почти робко ко входу в большую комнату. И здесь он, отшатнувшись, остановился.

Он стоял. Смотрел. Попытался заговорить, но не было слов. Наконец Ренфрю и Блейк, должно быть, поняли, что шок был слишком велик, и поспешно кинулись к нему в тревоге, и оба говорили что-то вроде «Питер, не волнуйтесь, не торопитесь. Спокойно. Тише едешь, дальше будешь».

Первая дельная, ясная мысль, которая пришла к Кэкстону, была та, что он был в положении преступника-дилетанта, пойманного за руку на месте преступления. Перед его глазами пронесся калейдоскоп всех его тайных действий и лжи, которые он ввел в свои отношения с этими людьми.

И сильнее прежнего была реакция: слишком много… Он был респектабельным банкиром из небольшого городка, пойманным за преступление, и это было слишком…

Кэкстон стоял, слезы подступили к глазам и покатились по щекам. Затем, запинаясь, добрался до кушетки, смутно осознавая, что Блейк и Ренфрю помогали ему. Но их помощь не имела значения. Слезы текли беспрепятственно.

Слишком много. Пятьсот лет до Центавры в каталептическом состоянии, потом свыше восьмисот лет из семнадцатого века, снова в 2476 год н.э., в замороженном состоянии. И вот сейчас это внезапное разоблачение… Господи, сколько может вынести человек?

Где-то здесь пришел стыд. И поскольку слезы все таки останавливаются, а мышечные спазмы можно все-таки контролировать, наступил момент, когда он вытащил свой носовой платок, высморкался и вытер лицо. Теперь, когда он посмотрел вокруг, он мог увидеть, что остальные трое сидели и смотрели на него без осуждения.

Блейк помотал головой, когда встретился глазами с Кэкстоном, и сказал:

— Мы с тобой, приятель.

Голубые-голубые глаза Ренфрю были слегка затуманены.

— Я полагаю, здесь двое расчувствовавшихся, мой дорогой друг, — сказал он.

Магольсон, все еще казавшийся нейтральным, наклонился вперед и сказал:

— Я рассказывал мистеру Блейку и мистеру Ренфрю о ваших последних мучениях.

Кэкстон ждал. Он сразу же предположил, что это замечание относилось к его путешествию во времени из 1653 года н. э., и он уже собирался сказать что-нибудь, признающее это знание за само собой разумеющееся, когда его осенила обнадеживающая мысль: «Может, они не знают!»

И, если они не знали, он конечно же не собирался рассказывать им.

Блейк поднялся, подошел к нему и стоял, улыбаясь ему и упрекающе качая головой.

— Если исповедь полезна для души, Питер, вы никогда не узнаете этой пользы.

Он продолжал:

— Послушайте, друг мой, мы знаем основные факты.

Пораженный Кэкстон слушал, а Блейк продолжал со своим кратким отчетом о первом опыте Кэкстона с Дворцом Бессмертия, а потом об эпизоде из семнадцатого века и его последствиях. Затем он описал, как Ренфрю и он приземлились в одном из имений Ренфрю, на борт к ним поднялся какой-то Обладатель и убедил их не сообщать миру о возвращении путешественников во времени.