|
— Лишь пришли побольше вина, господин Баба. А еще, пожалуй, я попрошу тебя, чтобы с нами ты послал Безантуса. Нам будет с ним… привычнее, ведь он из служак. Бывшего солдата, знаешь ли, видно издалека. Баба ал-Сулим медленно кивнул, испытующе глядя на рыцаря, но потом опустил голову. — Безантус, тебе придется сегодня принимать этих… поздних гостей издалека. Страж банка поклонился, ему и самому было, кажется, любопытно оказаться в такой компании. А рыцарь еще разок удостоверился — да, по отношению к стражнику его дар, его способность все понимать и видеть любое существо едва ли не насквозь никуда не делась. А значит, следовало подумать, под каким предлогом лучше всего его подпоить, чтобы он раскрылся окончательно, и тогда выяснить то, что рыцарю показалось таким важным и нужным в самом начале, когда он только впервые увидел этого здоровенного орка. И это было более важным, чем даже что-либо выяснять у Бабы ал-Сулима о Гаруне Золотом. К тому же вряд ли банкир сказал бы что-то стоящее, ведь недоверчивость въелась ему в кости, как говорится, стала его второй натурой, он только насторожился бы от расспросов, и все смутные, пока еще неопределенные идеи рыцаря попросту не сработали бы. Зато теперь он был уверен, он не зря оказался именно в этом банке, в этом городе и совсем не зря встретил этого Безантуса… Ох, совсем не зря, особенно если правильно все разыграть. Но и в этом рыцарь нимало не сомневался теперь, он видел, как Безантус пьет вино, а подливать ему будет не так уж трудно, тем более что этим займется Калмет, который по части выпить и порассказать о прошлом — и сам мастер, каких поискать. 3 Паланкин Госпожи летел, как ему и было положено, вдоль какой-то странной, темноватой тут, на юге, почти лесной дороги. Вот только по бокам мелькали не деревья, как хотелось бы Франу, а кусты, хотя и высоченные. Все уже пробуждались, хотя каждому было лень даже глаза открыть. Ну предположим, Берит почти наверняка уже осмотрелся через едва приоткрытые веки, Калмету и осматриваться не нужно было, он своим эльфьим чутьем все понимал на десятки шагов вокруг… а вот рыцарю приходилось, вероятно, хуже всех. Тот приступ понимания всех существ, который он испытал перед лавкой и потом, когда вынужден был использовать открывшийся дар едва ли не в полную силу во время разговора с Безантусом, измотал его. У него было состояние, близкое к похмелью, только не к дружественному, как после товарищеской пирушки, а ломовому, какое бывает, как сказывают, от дурной южной травы, у настоящих лотофагов. Не хотелось не то что шевелиться, не хотелось даже думать. Казалось, мысли приносят новые ощущения боли, новые приступы тошноты и слабости. Вот он и лежал на мягких подушках, вытянув ноги, ощущая, что даже мерный топот големов по хорошо утоптанной и наезженной дороге отзывается во всем его теле неприятным, хотя и убаюкивающим ритмом. Одна из кожаных занавесей на окне отвязалась, вылетела из петелек, удерживающих ее во время гонки, или ее забыли закрепить еще с утра, когда трогались в путь. Теперь ее закинуло в бок окна, оттуда бил ветер, а иногда эта занавеска начинала хлопать от давления воздуха, летящего спереди, и тогда становились видны те самые кусты, которые, как почудилось рыцарю, и разбудили его. Он все же попробовал сесть, ноги были ватными, во рту стоял ужасный привкус выпитого за ночь, но главное — он был слаб, словно котенок, его сейчас одолел бы кусок прожаренного мяса на тарелке… Но вот позавтракать рыцарю почему-то хотелось, может, этим и следовало заняться. Калмет, почувствовав, что Фран зашевелился, посмотрел на рыцаря, хмыкнул неопределенно и принялся толкать Берита: — Парень, поднимайся. — Зачем? — не открывая глаз, поинтересовался своим писклявым голоском гнолл. — Помогай, сейчас поедим, — объяснил оруженосец. |
