|
Можно столковаться с визирем, чтобы он напомнил об этом Падишаху, да славится его имя вечно, или самим устроить вылазку, чтобы привести тамошних крестьян в рабство на твои рудники, — неопределенно проговорил управляющий. — Или поступить, как мы сделали прошлый раз: разнести весть, что одно из королевств собирается напасть на другое, они передерутся и сами станут приводить пленных, и нам останется только купить их, выбирая самых крепких и способных долго работать. Гарун посмотрел на управителя шахт и рудников, ожидая его мнения. — Северяне плохо работают, господин, — отозвался бородатый карлик. — И они привыкли слишком много есть, лучше бы привезти желтых и узкоглазых. — Напомни визирю, что его долг растет, а возвращать его он может и частями, — проговорил Гарун, обращаясь к Мосулу. Тот поклонился, соглашаясь. Карлику Золотой сказал так: — Ступай, скоро будут тебе рабы, может, и не желтые, а какие получатся, но будут. После возникшего славословия о мудрости Гаруна и неизбежных раскланиваний, а также после глотка белого пенного вина, вкуса которого Золотой опять же почти не разобрал, к нему подогнали третьего из распорядителей. Им оказался, к вящему изумлению Гаруна, настоящий сатир, с копытцами и рожками на тщательно выбритом круглом черепе. И глаза у него были такими, какие, если правильно припомнить, бывают только у коз или козлищ. Он и говорил-то невнятно, будто губы у него мало подходили для правильной речи. — Превысокий и любимый во всем мире господин… — А вот кланяться он не умел, не привык, это было видно, или его сатиричья натура как-то внутренне не была к этому приспособлена. — Овцы твои на дальних и высокогорных лугах пасутся, давая лучшую шерсть в мире, господин. Для ковроткачества шерсти будет довольно, для сукна и для войлока… И хлопковые поля твои дадут в этом году больше, чем обычно, как мне докладывали. А мануфактуры твои обеспечены, хвала твоей неизбывной мудрости, и работниками, и работницами. Ни в чем нет у нас недостатка… Гарун, глядя на сатира и вспомнив, что народец этот испокон веков считался лживым, насмешливым и вороватым, тоже решил пошутить: — Тогда что же не так, сатир? Управитель мануфактур замялся, но не смутился, даже глаза у него блеснули без всякого намека на почтительность и послушание. — Красильщики твои, как и прочие мелкие владельцы покрасочных мастерских, сейчас в трудном положении. Несколько кораблей с чернильными орешками с востока пришли одновременно. — Сатир даже решился развести руками. — И цены упали. А ведь ты сам понимаешь, что черный цвет труднее продавать, чем… — Мосул, — спросил Гарун, не дав сатиру закончить, — нельзя ли сделать так, чтобы хотя бы дюжина-другая наших известных матрон появились в городе в черном? — Он еще подумал. — Тогда черный цвет определенно войдет в моду, глядишь, доходы красильщиков, ну и наши увеличатся? Мосул сдержанно поклонился. — Женщины глупы, господин, не знают, чего хотят, я сумею уговорить нескольких, чтобы они исполнили твое указание. Гарун посмотрел на сатира, тот уже почти откровенно улыбался, хотя и оставалось пока непонятно, чему же именно. — А еще спешу довести до тебя, господин золота и воды, что вспышка холеры в городе Плеве погубила много кружевниц, придется откуда-то привести новых. Гаруну это все уже начинало надоедать. — Откуда же их можно привести? — Откуда-нибудь с севера, господин, — отозвался управитель с копытцами, — как известно, южанки в этом не слишком искусны. — Мосул, — Гарун опять столкнулся взглядом со своим управляющим, — а среди этих, на севере, которых давно не наказывали, кроме сильных мужчин, много ли способных к тонкой работе женщин? Хорошо бы соединить эти две проблемы и решить их разом. |
